— И вы позволили мне?… мне?… мне?…
— Что-то вы, батенька, заикаться начали, вам бы водички выпить, — заботливо предложил Гадюкин.
— Да вы не волнуйтесь — не взорвался же? У меня, знаете, недавно родилась идея, как этот дефект преодолеть. Хочу вставить туда охлаждающий предохранитель. Весить, правда, будет тяжелее, но зато риск частично устраним.
— Частично?!
— Снизим до трех процентов.
Мочальников покачал головой, вздохнул, а потом очень тихо сказал:
— Профессор… но я же мог погибнуть.
— Ага, мог! — радостно закивал Гадюкин.
Ревизор посмотрел на его счастливую улыбку и особенно ожесточенно застрочил в эль-планшетке.
— А это что такое? — спросил он, переводя взгляд на соседнюю полку. — Чайник?
— Бомба. Не трогайте, батенька, она не терпит неверного обращения.
— А почему она в виде чайника?
— А почему бы ей не быть в виде чайника? — пожал плечами Гадюкин. — Мне нравятся чайники.
Мочальников задумался. Сказанное звучало вполне логично, и он не нашелся, что ответить.
У профессора Гадюкина все всегда звучало вполне логично.
— Хорошо, а что вы здесь разрабатываете сейчас? — спросил он, выходя из музея.
— А вот это, батенька, — открыл дверь Гадюкин. — Добрый день, Семен Макарович.
— Добрый день, Аристарх Митрофанович, — кивнул маленький полный профессор, возящийся с приборной панелью.
Четверть комнаты занимала матово-черная коробка с бесчисленным множеством крохотных экранчиков и одним-единственным здоровенным рубильником. От нее ощутимо пахло озоном.
— Что это такое? — подозрительно сощурился Мочальников.
— Наша новейшая разработка, — сообщил Гадюкин. — Оружие массового уничтожения. Правда, уничтожает оно не всех подряд, а только некоторых. Оно, знаете ли, испускает такое специальное излучение, влияющее лишь на небольшой процент живых существ… довольно специфический процент…
— А в действии можно увидеть?…
— Лучше не стоит. На меня это излучение не подействует, я проверял. И на Эдуарда Степановича не подействует. И на Семена Макаровича. А вот насчет вас я не уверен… — задумался Гадюкин. — Да, лучше не рисковать…
— Ясно, — открыл эль-планшетку Мочальников. — И как же этот прибор называется?
— Официального названия у него пока нет — не придумали пока что. А неофициально мы его называем «Антиахтунг». Правительственный заказ, батенька. Сейчас мы его совершенствуем — президент лично просил увеличить мощность и радиус действия. Чтоб единым ударом можно было охватить целый город.
Гадюкин немного подумал и сказал:
— В принципе, мы уже неплохо в этом направлении продвинулись… Если его сейчас включить, так мы треть Москвы разом очистим… Может, попробовать?…
— Без команды сверху нельзя, — напомнил Эдуард Степанович.
— Ладно, подождем официальной команды… — потер ладошки профессор. — Ну что, батенька, достаточно посмотрели?
— Да, думаю, достаточно, — сделал последнюю отметку Мочальников. — Вполне насмотрелся. Проводите меня к выходу.
— Конечно, батенька, конечно… Давайте обратно пройдем цокольным этажом — так быстрей будет…
Оказалось, что под НИИ «Пандора» скрывается целый подземный комплекс.
Скупо освещенные коридоры тянулись нескончаемой вереницей, время от времени образуя ответвления или заканчиваясь непроницаемыми металлическими дверьми. Профессор Гадюкин вышагивал неторопливо, время от времени взмахивая руками и комментируя:
— Там у нас виварий… а там ядерный реактор… а там сборочный цех…
— А здесь что? — остановился перед неприметной дверью Мочальников. Возле нее стоял хмурый мужик с автоматом, а это обычно сразу привлекает внимание…
— Это наш проект «Центавр», — взял его под локоток Гадюкин. — Но вам, батенька, туда нельзя, высокий уровень секретности…
— Профессор, у меня шестой допуск, мне везде можно!
— А сюда нужен седьмой допуск, батенька, — ласково пропел Гадюкин, указывая на маленькую табличку.
— Седьмой?! Да что у вас там такое — инопланетяне?!
— Угадали, батенька, инопланетяне! — радостно закивал Гадюкин.
— Все шутите, профессор… — вздохнул Мочальников, позволяя увести себя от загадочной двери, но все же делая очередную пометку в эль-планшетке.
— Шучу, шучу, батенька! — еще радостнее закивал Гадюкин.
Просторный белый вестибюль, насквозь пропахший хлоркой, был встречен с великим облегчением. Мочальников уже не мог смотреть на каменное лицо особиста без фамилии и неизменный ласковый прищур профессора Гадюкина.
Ревизор сделал последнюю отметку в эль-планшетке и шагнул к выходу.
— Так что, батенька, вам у нас понравилось? — встал на пути Гадюкин.
— Нет, не понравилось. У вас, профессор, уж простите, здесь самый настоящий сумасшедший дом. К тому же вы проводите эксперименты… весьма сомнительные эксперименты…
— И вы представите Комиссии доклад об этом, да?…
— Непременно, — пообещал Мочальников. — Самый подробный и беспристрастный.
— Замечательно! — сложил руки на животе профессор. — Грандиозно! Ну, не буду вас задерживать, ступайте, ступайте… хотя подождите! Задержитесь-ка, батенька, мы вам самое интересное показать забыли!
— Ну что там еще? — страдальчески посмотрел на него Мочальников.
— А вот, смотрите! — Гадюкин заговорщицки улыбнулся и жестом фокусника выдернул из-за спины нечто вроде пистолета с присоской. — Это, батенька, наш проект «Мнемозина»! Вообще-то, он закончился неудачей, но один интересный побочный эффект все же был воплощен в жизнь…