Уж в последнем гоблин ничуть не сомневался. Скривившись от того, что так примитивно купился на дешёвые сыскарские штучки и таким образом подвёл под эльфийский монастырь своего соплеменника, Ганс всё же нехотя признал, что хоть какой-то порядок таки должен быть. Потому он вновь сокрушённо почесал уже начинающее лысеть на том месте ухо и только молча покивал. Уж он-то ни разу не опускался до того, чтобы приторговывать рабами или дурманной травкой. Хоть и прибылей там куда побольше, а всё ж совесть тоже иметь надо.
И спереди её иметь, и сзади, и в алы губки тоже… — убрать? Оригинально, однако пошло.
Медленно, незаметно глазу и всё же неудержимо пробиралась вода подземными порами. Неторопливая, тёмная и холодная, она тем не менее находила свой путь. Здесь же, наверху, она вобрала в себя ручейки да студёные ключи — да прикинулась сонной и равнодушной речушкой. Течёт себе и течёт, наплевать ей на всё. А если задрать голову вверх, то бегущие по небу пушистые и отсюда такие симпатичные барашки — это ведь тоже вода. А где-то на полуночи, говорят, по морю льдины плавают…
Валлентайн хмыкнул и привстал, освобождая край плаща и давая место — сзади, неслышно как ей казалось, подошла бабушка. Да какая там старушка, которую тотчас бы нарисовало прихотливое воображение читателя? Молодая и статная деваха, при одном только виде которой носы сразу поворачиваются по нужному ветру, а кровь сладко, ощущением лёгкой опасности, щекочет словечко ведьма .
Да какая там старушка, которую тотчас бы нарисовало прихотливое воображение читателя? Молодая и статная деваха, при одном только виде которой носы сразу поворачиваются по нужному ветру, а кровь сладко, ощущением лёгкой опасности, щекочет словечко ведьма .
— Она точно твоя молочная сестра? — Селина потрепала непокорные вихры на макушке внука и легко села рядом на застеленный плащом поваленный ствол.
Словно нарочно он лежал у берега в самом красивом месте. Так хорошо было сидеть здесь и бездумно смотреть на текущую и текущую себе воду. Да случайно ли здесь упало дерево — причём так удачно, что лучшей скамейки и не придумать? Волшебник не стал ломать голову над такими совпадениями, а легонько качнулся, мягко толкнув соседку в плечо.
— Точно, точно, бабуля.
Пригожая девица, которую язык ну никак не хотел называть означающими такую древность словечками, скептически хмыкнула — и только по этой с малолетства знакомой улыбке да по задорно блеснувшими сдерживаемой Силой огонькам глаз и можно было признать ту, прежнюю.
— Век бы мне таких внучек не видать, Вал.
— Ну и зря, ба. Она хорошая, если за хвост не дёргать, — он хохотнул, представив у кого это может возникнуть в голове такая дурость — обидеть красотку. — А маменька моя вторая — кстати, вы с нею наверняка подружитесь. Мудрая женщина… вернее, ламия. Но рыжая, правда, не зелёная.
Селина молча, кончиком пальца повернула за подбородок лицо внука к себе и всмотрелась. Мерцающие волчьи огоньки её глаз пытливо изучили спокойную и беззаботную усмешку, и Валлентайн поймал себя на мысли — он не помнил, какого же цвета они на самом деле. Ну светятся, казалось бы, и светятся — эка невидаль! Ну да, это для своих или других магиков дело привычное. А остальных так просто оторопь берёт поначалу.
— Знаешь, малыш — твоё поручительство стоит многих других. Это если правда, что ты за них так заступаешься вовсе не из-за дел полюбовных…
О-о! Волшебник уже задрал глаза к редким на небе облачкам и самым натуральным образом собрался взвыть. Да сколько ж можно? Конечно, при одном только взгляде на ламию первой приходит мысль, что ну никак не возможно обойтись без грешных побуждений и соответственно, действий. Да только, неправильно всё это. Отчего — молодой волшебник и сам не знал…
— Ладно, ладно, не ворчи, — по правде говоря, бабуля на самом деле и сама оказывалась ворчунья ещё из тех.
Возможно, это от того, что жила одна. Отчего-то потомственные ведьмы не терпят живущих поблизости себе подобных. Но съездить к подруге и коллеге в гости — хлебцом эльфийским не корми. Языки почесать всласть, обменяться рецептами да теми травками, что в других местах не растут. Новости вызнать да свои пересказать, опять же. А с приходящих со своими горестями и болестями что взять? Почти все кланяются да боятся слово лишнее молвить — а каждый второй за душою страх, если не ненависть прячет…
Вообще-то, в их роду Сила всегда передавалась по женской линии. Сколько легенды и иные изустные предания говорят, среди детей ведьмы всегда находилась дочь — одна, особенная. Только вот с внучком эдакая закавыка вышла. Феномен, учёно говоря. Может, четвертушка эльфской крови боком вышла, может ещё что. Потому все окрестные ведьмы от полуденных гор до студёного окияна на полуночи со вполне понятным жаром обсуждали это известие. И многие, если не все, хоть раз да заглянули в гости к дочери. Или сюда, когда та уезжала по делам, и ревнивый бабкин глаз присматривал за оставленным ей на попечение резвым и любознательным мальчишкой.
В щёку волшебника мягко толкнул воздух. Молодая и чертовски бы при других обстоятельствах пригожая девица усмехнулась своим думам.
Молодая и чертовски бы при других обстоятельствах пригожая девица усмехнулась своим думам. А когда малыш вошёл в возраст — сколько споров было, даже чуть до драки не дошло. За право распечатать парнишку да научить всяким таинствам, девки едва волосы друг дружке не повырывали. Ведь именно в первый раз много, очень много начинает понимать не только человек, но будущий маг в особенности. И знал бы внучок, сколько смазливых ведьмочек после свиданий тайком в ы носили его детей… от гордости помер бы. Да ну, лучше ему не ведать о том…
— Знаешь, как вы с той остроухой стервью уехали, крутились тут… всякие, — Селина сделала нехорошую мордашку. — Да только не вынюхали ничего, следок ты знатно запутал. А вот потом…