9 мая
Кое-где Эльвенхейм ещё горел. Великолепные дубы королевского парка большей частью были расщеплены попаданиями бомб и снарядов, за каналом среди буков ещё редко постреливали. А где-то за озером, в развалинах, периодически вздыхал и по новой начинал скрипеть шестиствольный миномёт гномьей конструкции. Гадость, между нами говоря, ещё та — как начнёт рыпеть немазанной телегой, так хоть караул! кричи. И хорошие ж горшки кому-то на головы кидали эльфы, словно торопились дострелять последние в этой войне боеприпасы.
Но уже развевалось над потускневшими и словно ставшими чуть ниже серебряными шпилями королевского дворца гордое и славное знамя Тёмного Повелителя — чёрное полотнище с вытканной в нём железной трёхзубой короной. И не было в мире силы, способной оспорить этот факт. Давеча комендант Эльвенхейма через скрипучих и хрипло кашляющих горгулий объявил приказ о полной и безоговорочной капитуляции. И сейчас зачисткой занимались гоблинские отряды, способные просочиться в любую щелочку и оттого незаменимые здесь. Собственно, уже и заканчивали.
Мир. Как же сладко слышать — а пуще того, осознавать это слово. Мир венчает войну…
Вал оторвался от своих раздумий, сидя на закопчёной броне гномьей самоходки, сплющенной всмятку прямым попаданием сброшенной с грифона авиабомбы.
Поднял голову, ибо дымок душистой трофейной сигареты лез в глаза. Парой затяжек он докурил до фильтра, забросил бычок в чернеющий копотью зев люка. Ещё раз полюбовался на сияющую бриллиантами и рубинами с груди Звезду Чести, напрочь затмевающую острыми брызгами света другие награды. Ну что ж — мы славно повоевали. Хоть и умылись кровью не раз, но таки пришли сюда через полмира, чтоб научить высокомерных остроухих, да и бородатых гномов, уму-разуму.
Из бредущей мимо бесконечной колонны унылых военнопленных вырвалась одинокая фигура, метнулась сюда. Показывая пустые ладони всполошившимся вертухаям, подскочила к гордо восседающему на поверженном стальном монстре офицеру, стала на одно колено и склонив голову протянула на ладонях перед человеком свой церемониальный пластиковый клинок.
Эльфийка. Красивая как детская мечта и ненавистная как пролитые на единственные брюки чернила. На плечах её сквозь пыль блеснули большие трёхзвёздные погоны, а с петлиц азартно скалились золотые дракончики. И лишь еле заметный бронзово-зеленоватый оттенок на висках подсказывал, что дамочка постарше самого Вала будет… но всё же он вскинул предупреждающе ладонь в сторону охранника, уже снявшего было оружие с предохранителя.
— Ну и какой резон мне вас слушать, госпожа летунья и бывшая эльфийская полковница? Разве что ради вашего древнего рода…
В глазах поднявшей лицо эльфки мелькнуло что-то безумное — то ли надежда, то ли страх.
— Война окончена, сэр рыцарь?
Вздохнув, Вал опустил глаза. На расстеленной по броне газете принялся деловито разбирать и чистить подобранный во дворце серебряный «эльвер» с витиеватыми монограммами, не так давно принадлежавший какому-то эльфийскому генералу или министру. Что ж, машинка сама по себе весьма недурственная, и на стену в замке повесить не стыдно — пусть внуки знают, что дед на войне ворон не считал…
— Да, ma'daeni, война окончена, — коротко кивнул он.
— Вы можете спасти жизнь моей дочери, доблестный рыцарь, — сбивчиво, горячо заговорила бывшая эльфийская лётчица. — Суд чести приговорил её, и завтра… вы можете понять чувства матери?
Сердце человека нехорошо дрогнуло, когда он поднял взгляд от великолепно воплощённого в металле изделия и посмотрел в нечеловечески прекрасные зелёные глаза.
— Я могу понять чувства матери, — медленно проговорил Вал, стараясь не дать воли вновь застящему сознание гневу. — Но кто-нибудь поинтересовался моими? Какая-нибудь падла спросила — а что ты чувствуешь, сэр Валлентайн, потерявший на войне всех до единого родных и близких? Во всяком случае, не вам, эльфам, дано о том знать.
Медленно дёрнулись желваки на точёных эльфийских скулах — и столь же медленно эльфка стала перед человеком на оба колена. Посреди широкой улицы изнасилованного штурмом красавца-Эльвенхейма, прямо в пыли, смешанной с копотью, кирпичным сором и красно поблёскивающими медными гильзами.
— Я прошу — но не умоляю… — севшим голосом, задыхаясь и содрогаясь, еле слышно прошептала она. Голова её медленно понурилась, и из-под золотистой чёлки на грязные щёки выпорхнули две светлые дорожки воспетой поэтами и бардами горько-солёной влаги.
Эльфы не умеют лгать. Могут лукавить или недоговаривать — но лгать? И Вал в сердцах швырнул о броню клочок промасленной ветоши. Посмотрел на остроухую бестию, скривился мрачно. Вот же ж утворили боги — как можно сочетать в эльфах красоту и те зверства, что они творили?
— Назовите мне хоть одну вескую причину, почему я должен спасать вашу натворившую чёрт-те что эльфийскую засранку?
Человеческое сердце трепыхнулось уже всерьёз, когда полковница стиснула на груди кулаки и запинаясь, кое-как выдавила:
— Ваш дядя, прежний сэр Лестер, сказал — война окончена, хватит крови…
Два плюс два равняется четыре.
Хоть ты тресни, а придётся при наличии хоть зачатков логики в голове догадаться, что пресловутая доця — как раз та недорезанная эльфийская парашютистка и есть. И проделавший в уме эти нехитрые догадки Вал с похолодевшим сердцем еле слышно выдохнул в ответ:
— Если я и спасу её, то только затем, чтобы где-то в глуши, втихомолку сотворить с ней что-нибудь не упоминающееся даже в трудах маркиза де Сада…