— Но ведь у нас есть в Дублине единое для всей Ирландии правительство, — сказал Херити. — Скажите, отец Майкл, разве это не то, к чему мы всегда стремились? — с лукавой улыбкой он повернулся к священнику.
— Свары и подозрения остались прежними, — сказал отец Майкл. — Мы все так же разобщены.
— Не слушайте его, мистер О’Доннел, — сказал Херити. — Он всего лишь старый, выживший из ума священник.
Мальчик бросил на Херити мрачный взгляд, но заметил это только Джон.
— Это наш очень древний обычай, — сказал отец Майкл, — часть подлинного гэльского безумия. Мы разделяемся, чтобы другие могли завоевать нас. Для викингов мы были легкой добычей, потому что были слишком заняты борьбой друг с другом. Если бы мы когда-нибудь объединились против норвежцев, будь они белыми или черными, мы бы скинули их в море. — Он взглянул на Херити.
— И белокурые ирландцы вообще бы не существовали!
Херити смотрел на него, понимая намек на свое происхождение.
— Норвежцы смешали свою кровь с нашей, — сказал отец Майкл, глядя на пучки светлых волос, выглядывающих из-под зеленой шапки Херити. — Это одно из величайших бедствий истории, смешение берсеркеров с ирландцами! Мы стали великими самоубийцами — готовыми броситься на смерть во имя любой цели.
Джон посмотрел на Херити и был поражен дикой яростью, отражавшейся у того на лице. Руки Херити сжимались и разжимались, как будто он страстно желал задушить священника.
Отец Майкл, казалось, не замечал этого.
— Это была дурная смесь во всех отношениях, — сказал он. — Она сгноила общинные корни ирландцев и выродила то, что было лучшими чертами в норвежцах — их чувство товарищества.
— Она сгноила общинные корни ирландцев и выродила то, что было лучшими чертами в норвежцах — их чувство товарищества.
— Замолчи, ты, безумный поп! — проскрежетал Херити.
Отец Майкл только улыбнулся.
— Обратите внимание, мистер О’Доннел, что у этой смешанной породы осталась только жадная преданность себе и развязность в использовании любых преимуществ для собственной славы.
— Вы закончили, святой отец? — задал вопрос Херити, едва владея своим голосом.
— Нет, я не закончил. Я собирался высказать мысль о том, что существовали древние связи между нами и жителями Нортамбрии, которые жили прямо в сердце этих проклятых бриттов на другом берегу. Викинги разорвали и эту связь. И если взглянуть на вещи глубже, мистер Херити, мы сделали это с собой сами, отказавшись объединиться и позволив викингам завоевать нас!
Херити больше не мог сдерживаться. Он выпрыгнул вперед, развернулся и нанес сокрушительный удар в висок отца Майкла. Священник упал на мальчика, и оба они рухнули на дорогу.
Мальчик со сжатыми кулаками попытался вскочить на ноги и, очевидно, атаковал бы Херити, но отец Майкл удержал его.
— Спокойно, парень, спокойно. Насилие не даст нам ничего хорошего.
Злость мальчика медленно унялась.
Отец Майкл тяжело поднялся на ноги, отряхнул дорожную пыль со своей черной одежды и улыбнулся Джону, не обращая внимания на Херити, который стоял со сжатыми кулаками, с пустым и вопросительным выражением на лице, как будто ожидая нападения с любой стороны.
— А это наглядный урок того, о чем я говорил, мистер О’Доннел, — сказал отец Майкл. Он обернулся и помог встать мальчику, затем посмотрел на Херити. — Теперь, когда вы показали нам всю свою силу, мистер Херити, может быть, мы пойдем дальше?
Ведя мальчика за руку, отец Майкл обошел Херити и направился дальше по дороге, которая теперь поворачивала влево через хвойные заросли и становилась более пологой.
Джон и Херити пошли следом за ним, при этом Херити свирепо глядел на спину священника. У Джона было ощущение, что Херити чувствовал себя побежденным.
— Теперь, что касается англичан, — сказал отец Майкл, как будто не было никакого перерыва, — по радио нам говорят, мистер О’Доннел, что у них там два парламента — один в Данди для шотландцев, а другой в Лидсе для галлов с юга.
— Сознание того, что у бриттов тоже чума, — пробормотал Херити, — и что они разделились на север и юг, — одна из немногих радостей, которые у нас остались.
— А что слышно из Лондона? — спросил Джон.
— Боже мой! — сказал Херити повеселевшим голосом. — В Лондоне до сих пор правит толпа, как говорят. Точно так же было бы и в Белфасте, и Дублине, если бы армия позволила этому произойти.
— Значит, в Англии нет армии?
— Что касается этого, — сказал Херити, — говорят, что они допустили анархию в Лондоне, потому что никто не хочет идти и расчищать его. Это совсем в духе бриттов, да?
— А из Ливии ничего не слышно? — спросил Джон. Он обнаружил, что ему доставляет удовольствие чувствовать, как священник и Херити соперничают за первенство.
— Кому есть дело до язычников? — спросил Херити.
— Богу есть дело, — сказал отец Майкл.
— Богу есть дело! — фыркнул Херити. — Вы знаете, мистер О’Доннел, первое, что произошло в Ирландии — это ввод ограничивающих законов. Лицензионные участки, согласие взрослых, ограничение скорости, кодекс об одежде, воскресные запреты и все такое прочее. А новый закон прост: если тебе нравится что-то, делай это.
Отец Майкл обернулся к Херити и раздраженно заметил: