Может ли этот человек действительно быть Безумцем? В нем есть что-то странное, несомненно. Ну что ж, начальство в Дублине ясно дало понять, что на этот вопрос должен ответить Херити. Они сказали, что отец Майкл должен только смотреть за тем, чтобы Херити не причинил вреда О’Доннелу. Отец Майкл не спросил: «Почему я?» Он знал ответ.
Потому что Херити спас мне жить. Мы связаны друг с другом, Херити и я, узами стыда. Начальство в Дублине знало, что произошло в Мейнуте.
Забросив свой рюкзак за спину, отец Майкл пустился по дороге на север. Ему было слышно, как Херити и О’Доннел следуют сзади. Рядом с отцом Майклом мальчик прибавил шаг и пошел вплотную со священником, как будто ища у того защиты.
«Это твоя жизнь, парень, — думал отец Майкл. — И желаю, чтобы она была у тебя радостной. И еще я желаю, чтобы ты заговорил».
Некоторое время спустя Херити начал петь «Зеленые одежды». Слова эхом отдавались в долине озера.
«У Херити красивый голос, — думал отец Майкл, — но песня, которую он выбрал для такого случая…»
Отец Майкл в унынии потряс головой.
26
Я боюсь, на земле нет такой истины, которая была бы известна.
Томас Джефферсон
Финтан Крейг Доэни уже более пяти минут вел частную беседу с Кевином О’Доннелом, когда обнаружил, что его собственная жизнь висит на волоске. Доэни всегда знал, что Кевин — убийца, однако он думал, что необходимость в его профессиональных услугах является достаточной защитой.
По-видимому, нет.
По требованию Кевина они вместе зашли в одну из новых камер-кабинетов в тюрьме Килмейнхем. Доэни не любил Килмейнхем. Финн Садал выбрал ее в качестве центрального пункта управления для дублинской команды из «исторических соображений». Это место вызывало у Доэни отвращение. Каждый раз, проходя через внутренний двор с его отгороженной проволокой окружной дорожкой и огромным застекленным куполом над головой, он думал о тех людях, которые жили — или умерли — в миниатюрных камерах, кольцом окружавших эту площадку: Роберт Эммет, Патрик Маканн, Чарльз Парнелл…
Однако Килмейнхемский замок и Королевская больница находились менее чем в квартале отсюда, и Доэни был вынужден признать, что условия в больнице были великолепными.
Совещание началось в довольно холодном тоне, когда они вошли в камеру-кабинет вскоре после завтрака. Кевин получил открытый циркуляр о лаборатории в Киллалу. Когда они оба уселись за небольшой стол с лампой между ними, Кевин сказал:
— Они сами утверждают, что наша единственная надежда — это лаборатория.
— Если мы самостоятельно первыми найдем вакцину, то весь мир должен будет прийти к нам, — сказал Доэни.
— Лаборатория — это все-таки не слишком большая надежда после того, как прошло столько времени, — сказал Кевин.
— У нас такие же шансы, как и у всех остальных.
Казалось, Кевин не слышал.
— Однако мы в Ирландии привыкли к разочарованиям. Мы уже даже ожидаем их. — Он откинулся назад и пристально смотрел на Доэни. — Все, кроме этого, является по-настоящему неожиданным.
— Это пораженческие разговоры, Кевин. Уверяю тебя, Адриан Пирд — это самая светлая голова из всех, которые я когда-либо встречал.
Кевин выдвинул ящик своего стола, достал маленький бельгийский пистолет и положил его на стол рядом со своей правой рукой.
— Я часто думаю об этом молодом студенте-медике и его женщине в той барокамере, — сказал Кевин. — Как они держат друг друга в объятиях ночью, пока остальные ложатся спать в одиночестве.
Доэни посмотрел на пистолет, ощущая чувство холода в желудке. Что здесь происходит? И что означает эта двуличная фраза о молодом Броудере и Кети? Все знают, что Пляжные Мальчики делают с каждой из выживших женщин с плавучих гробов.
Доэни посмотрел на пистолет, ощущая чувство холода в желудке. Что здесь происходит? И что означает эта двуличная фраза о молодом Броудере и Кети? Все знают, что Пляжные Мальчики делают с каждой из выживших женщин с плавучих гробов. И то, что люди Кевина часто убивают пришельцев, которых пригоняют к берегу из-за опасности заражения чумой. Охота на таких «прибрежных пташек» считалась у Финна Садала спортом. Потом они сжигали бедолаг старым кельтским способом — в плетеных корзинах над огнем! Этот Кевин О’Доннел — жестокий человек, и пистолет на столе мог быть и не пустым жестом.
— Что ты затеял, Кевин? — спросил Доэни.
— Я думаю, кто же будет последним человеком в Ирландии? — спросил Кевин. — Некоторые думают, что это будет тот крошечный младенец в Атлоне, которого нашли живым около мертвой матери. На кого мне поставить, Фин?
— Не имею ни малейшего понятия. На твоем месте я вообще не бился бы об заклад. Несколько женщин в окрестностях еще имеется.
— А некоторые считают, что это будет тот мальчишка, которого воспитывают монахи в Бантри, — сказал Кевин. — И еще «цыганенок из Моерна»
— хотя ему уже восемь лет, но он из семьи, в которой многие прожили больше ста лет. Может, ты его предпочтешь, Фин?
— Меня не волнует ничего, кроме чумы, — сказал Доэни. — Впереди у нас нет ничего, кроме отчаянного поиска лекарства. И люди Адриана Пирда…
— Значит, ты не считаешь, что там с Херити и священником находится О’Нейл собственной персоной?