Эльф так уверенно вел Джасс за собой, будто успел досконально изучить подземелье. Потолок зала терялся в вышине, и можно было только догадываться, как он держится, потому что ни колонн, ни сводов женщина вокруг не разглядела. Только свирепые каменные воины, чьи искаженные яростью лики выплывали из сумрака, как тени Темных веков, только шорох собственных шагов, вязнущий в толстом слое многолетних наслоений пыли. Свет был какой-то серовато-зеленоватый, зыбкий и мерцающий, так что даже определить его направление было невозможно. Видимо, древние световоды, прорубленные для этой цели в породе, и система зеркал давали такое странное освещение. Храмы Сайлориан, где не было места живому огню, освещались точно так же не одно столетие подряд. Даже ночью, особенно в двойное полнолуние, света жрицам хватало и для таинств, и для обрядов. А переняли технику люди у тангаров, чего и не скрывали.
Идти пришлось долго, прежде чем воинство статуй кончилось. Сначала из сумерек проглянуло что-то темное и большое, лишь подойдя ближе, Джасс догадалась, что это стена. Стена, покрытая росписью и искусной резьбой везде куда хватало взгляда. Женщина тихо ахнула. Краски фресок за века ничуть не потускнели, камень не истерся, руны не утратились. Великая битва кипела, запечатленная навсегда безымянными тангарскими мастерами. Тут были, кроме тангаров, и люди, и эльфы, и орки, и странные крылатые существа, и кони, и огромные собаки. Джасс даже забыла, что очень хочет пить.
— Как ты думаешь, что это за побоище? — тихонечко спросила она.
— Похоже на одну из ранних битв Темных веков, — ответил Ириен.
Он был зачарован картинами сражения не меньше, чем Джасс.
— Если судить по лукам орков, то выходит эпоха Нирэльт. У эльфов очень интересные доспехи. Здесь вот видно, что у людей мечи короче, чем у других.
— Ты когда-нибудь слышал о синекожих людях? Или о крылатых?
— Никогда.
— Интересно, кто с кем здесь сражается? Вот эльф и человек рубятся с тангаром. — Джасс ткнула пальцем в переплетение тел. — А дальше, смотри-ка, эльф стреляет в человека в трехрогом шлеме.
— Времена Нирэльт прежде всего известны множеством недолговечных альянсов. Союзники частенько предавали друг друга, — припомнил с ходу Ириен. — А вот, например, сражаются меж собой орки «ко-мер» и «талусс». Заметь, рисунок ни «черного цветка», ни «синего змея» с тех пор ничуть не изменился.
— Ужасно… — выдохнула Джасс и передернула плечами. — Такая битва была — чудовищная, кровопролитная… Столько ярости, столько гнева и злости. Посмотри, посмотри на их лица, они же сошлись биться не на жизнь, а на смерть. И теперь мы, их потомки, даже не ведаем, что это было за сражение, кто кого победил, за что воевали и с кем. Забылись имена королей, забылись подвиги героев, забылись крылатые создания… Как это все несправедливо…
— Несправедливо? — Голос эльфа звучал бесстрастно. — А по-моему, это и есть высшая справедливость. Любая война, любая битва помнится ровно столько, сколько заслуживает. Даже самая важная, даже самая справедливая. Потому что временам свойственно меняться, а воинам — умирать, будь то люди, тангары или эльфы, и вместе с ними уходят идеалы, уходят цели, и может статься, что победителями в итоге окажутся совсем не те, кто праздновал победу ночью после битвы. А там, глядишь, еще поле сражения не заросло травой, а история уже переписана новым договором, брачным союзом или волей простого случая.
А там, глядишь, еще поле сражения не заросло травой, а история уже переписана новым договором, брачным союзом или волей простого случая. Мне, знаешь ли, больше по душе те, кто строит города и мосты.
Джасс удивленно воззрилась на Ириена.
— И это говорит мне воин?
— Именно потому и говорит, что знает, как оно бывает на самом деле. Я не могу, конечно, утверждать точно, но примерно могу представить, чем тут у них все кончилось. — Ириен задумчиво прошелся вдоль стены, внимательно разглядывая фрески, а Джасс вся обратилась в слух. — Победили люди и эльфы, тангаров отбросили в горные укрытия, орков перебили. Затем эльфы стали покупать оружие у тангаров, а люди заключили сепаратный мир с орками, натравили их на тангаров и… словом, каждый старался утопить бывшего союзника в собственном дерьме. Иногда получалось, иногда нет, а в итоге все оставались в проигрыше.
— Удивительно, — вздохнула Джасс. — То же самое говорил мне когда-то один чародей, буквально теми же словами. У меня было такое чувство, словно время повернуло вспять. Странное чувство.
— Все объясняется просто. Наверняка твой чародей читал «Невольные поучения юным» Ниненила. А как его звали?
— Хэйбор.
— Хэйбор из Голала? — уточнил Ириен.
— Да. А ты его знал?
Люди всегда умели преподнести Альсу сюрпризы, и теперь, видимо, пришла пора Джасс. Он внимательно всмотрелся в женщину, будто пытаясь разглядеть то, чего раньше не замечал.
«Какой же ты дурак, — сказал он себе. — И не просто дурак, а дурак слепой и глухой. Ибо только слепец и глупец в одном лице не сумел бы сложить воедино Хемов меч и девушку-хатамитку. Последним, кто владел этим оружием, был оллавернский маг из клана воинов Хэйбор, в узких кругах более известный как Хэйбор-ренегат, самый мятежный чародей из Круга Избранных Облачного Дома. Скандал был такой силы, что даже Ар'ара — Хозяин Сфер не сумел скрыть его от любопытных глаз и ушей. Понятное дело, что здесь, за Маргарскими горами, никто о Хэйборе слыхом ни слыхивал, иначе о хатамитке с редкостным мечом стало бы известно давным-давно. Вот уж воистину, пока головой не ударишься, в глазах не посветлеет, как любит говаривать Торвардин, сын Терриара».