— Попей, леди, только осторожней, — сказал он на оролирсе [7] с замечательным акцентом уроженца Эрмидэйских островов.
— Спа… си… бо, — прошептала она, едва ворочая ссохшимся языком, на родном койле, на котором не говорила столько лет. — Как тебя зовут?
— Кевир Саган. Где принцесса?
— У Бьен-Бъяра, — ответила хатамитка и выругалась так, что видавшие виды дружинники залились пунцовой краской смущения.
— Плохо, — только и сказал сероглазый эрмидэш.
Он знал, о чем говорил.
Когда владыка находится в гневе, то слова слетают с его губ, как пустынные осы, такие же жгучие и безжалостные. Владыка не кричит, он шипит, как смертельно опасная королевская змея — ифса. Сигирин, великий властелин прекрасного Хисара, молчал, и его затянувшееся молчание было страшнее и смертоноснее всяческих угроз. Он восседал на троне предков, вырезанном из цельного куска яшмы, сжимая пальцами резные головы грифонов на подлокотниках. У подножия его трона стояла на коленях связанная хатамитка. Единственная оставшаяся в живых после налета на караван Гоавала и похищения принцессы Сейдфал.
— Я не верю ни одному твоему слову, хатами, — выдавил хриплым шепотом Сигирин. — Ты пытаешься выгородить себя и очернить благородную деву, мою невесту.
— Я говорю правду, владыка. Принцесса жива и ушла с Бьен-Бъяром по доброй воле, — успела сказать телохранительница, прежде чем стражник ударил ее ногой в живот.
— Ты предательница и умрешь как предательница, а я получу удовольствие при виде твоих мук. Даже твои Сестры отказались от тебя, презренная тварь, — прорычал Сигирин. — Ты умрешь, но умрешь не сразу. Уведите ее! Бросить в яму!
Хатамитку уволокли, как животное, не давая даже встать на ноги. Последнее, что увидел Кевир Саган, были горящие ненавистью черные глаза девушки.
Сигирин еще некоторое время сидел неподвижно, глядя в пространство. Его царственный профиль казался высеченным из камня на фоне белоснежных мраморных стен тронного зала.
Изумрудно-зеленые шелка легкого кафтана Удивительно шли к его смуглому лицу и иссиня-черным волосам. Огромный изумруд, вделанный в обруч, который хисарский царь носил на голове, казался третьим сверкающим глазом.
— Не смотри на меня с осуждением, Саган, — негромко молвил владыка. — Она северянка, как и ты, соотечественница, но хатамиткой придется пожертвовать.
Он посмотрел на своего личного телохранителя — воина с далеких Эрмидэйских островов, который тяжело молчал, взглядом приказывая тому высказаться.
— Она ни в чем не виновата, повелитель. Слову хатами можно верить.
— Но я не стану ссориться с Ваджиром из-за его идиотки-дочери. Ан-Риджа — наш исконный союзник, и не стоит портить отношения по столь ничтожному поводу. Политика дело тонкое, добросердечный мой варвар.
— Но девушка…
— Она умрет. Кто-то же должен быть наказан, — улыбнулся одними губами Сигирин. — И не печалься так. Хочешь, я подарю тебе рабыню-девственницу?
— Нет, владыка, — спокойно ответил телохранитель.
Тюремщик сорвал с Джасс последние остатки одежды и одобрительно хмыкнул, прежде чем открыть напольный люк и толкнуть девушку в его черный зловонный зев. Она летела вниз, словно падая в Нижние миры, потому что обитатели ямы мало чем отличались от демонов, а возможно, были еще ужаснее и свирепее жителей преисподней. Джасс уже успела догадаться: яма — только начало ее пути на плаху. Вернее, не совсем на плаху. В арсенале хисарского палача имелось кое-что и похуже. Например, Огненный Круг — плоский лист из чистой меди, на котором жертва оставлялась на палящем солнце и под которым разводили огонь, чтобы медленно поджаривать казнимого, как на сковороде. И это не считая тупых кольев, разрывания лошадьми и запекания живьем в печи.
В яме томились самые отпетые, самые ужасные лиходеи со всей Великой степи, какие попались в руки владыки Хисара. Все они сидели на цепях, как волки в зверинце. Правда, цепи эти были довольно длинные, но позволяющие лишь дотянуться до середины ямы-зиндана. Джасс свалилась им на головы неожиданно, не успев приземлиться на руки и ноги. Больно ударилась спиной и откатилась в сторону. При виде нагой женщины негодяи радостно взвыли и, как стая голодных волков, бросились к ней. Однако хатамитке тоже нечего было терять, и сопротивлялась она с отчаянием и невероятной силой. Кое-кто из обитателей ямы в этой неравной схватке лишился глаз, а кое-кто стал евнухом, но развязка была неизбежна. Три десятка пар рук — это уже само по себе достаточно сильное оружие. Джасс уже не могла пошевелиться, когда державшие ее намертво руки внезапно исчезли. Она сразу же вскочила на ноги и увидела, как высокий длинноволосый оборванец угрожающе размахивает тяжелой цепью от ручных кандалов, и эти удары приходятся по спинам других заключенных. Джасс на четвереньках бросилась прямо под ноги к своему нежданному защитнику, сжавшись у него за спиной.
— Назад, твари! — прошипел он. — Убью всякого, кто приблизится к женщине!
Подонки отпрянули, зная, что он всегда держит обещание. Они расползлись по своим углам, как пауки, не смея снова напасть на девушку.
— Никуда от меня не отходи, — сказал спаситель, усаживаясь на грязный тюфяк, служивший ему ложем.