Пожалуй, если бы под ногами Джасс вдруг разверзлась пылающая бездна и упокоенный демон-сухайр восстал снова во плоти, то она бы не ощутила такого потрясения. Так и проявляется подлинная человечья природа — убедишь себя, что все в прошлом, постараешься вычеркнуть целый кусок жизни, а он, глядишь, возьмет да и подаст признаки своего существования в самый неподходящий момент. Ведь знала же, знала, что никуда Сестры Хатами не исчезли, когда бросили ее на растерзание владыке Сигирину, что рано или поздно они явятся по ее душу. Знала? Знала. Так чего же ты стоишь столбом, глупая женщина, прижимая к груди корзинку с покупками?
— Э?
Тору ничего объяснять не понадобилось. Он просто положил ладонь на оголовье своего меча. И чуть-чуть подался вперед.
Кони у хатамиток вороные, тонконогие, породистые, злые. Под стать своим хозяйкам, особенно по части злобности. А мастью Сестры бывают разными — и бледнокожими, и дегтярно-черными. А гривы у хатами ярко-алые от масла пустынного корня, и плетут они их так же, как конские хвосты вороных.
Малые дети подняли плач, собаки залаяли, мулы стали шарахаться и рвать упряжь, а мужчины от мала до велика сложили незаметно за спинами пальцы в знак, отвращающий дурной глаз. Еще б было иначе, когда Сэтт Хисарка скалила без остановки свои кривые зубы, такие большие и желтые, что их не в силах прикрыть даже ее толстые, крашенные в черный цвет губы. Блестящие от сока лакового дерева обнаженные руки, не по-женски перевитые жилами, мощные плечи, широкие прямые спины — вот оно, Божественное воинство Великой Пестрой Матери. За широкими яркими шароварами не видно мускулистых ног, которыми иная Сестра может в порыве страсти сломать хребет какому-нибудь своему особо невезучему любовнику.
— Джасс… — простонал тангар, взирая на ее бывших товарок с нескрываемым ужасом.
Таких уродливых… женщин он попросту никогда не видел. Да и можно ли назвать могучее, как морской див, существо женщиной только потому, что у нее есть груди? Пусть даже одной такой можно зашибить худосочного хлюпика. У Лзиф Чернышки из рубашки выпирает такое богатство, что теленка запросто можно выкормить. Или львенка.
Тангар, не веря своим глазам, покосился на Джасс, безмолвно вопрошая, как она избежала подобной участи.
— Я же говорила. Я к ним попала уже взрослой. Волей… случая. Так сказать…
— Беги, Джасс, беги! Пока есть время! — Он уже не просил, он орал, багровея от едва сдерживаемого напряжения.
— Нет! Мы справимся с ними! Ты и я — мы сила!
— Беги! Даже мне не светит победить в этой схватке! А тебя все равно убьют! Беги, кому говорю!
— Не-э-эт!
Она каталась в его ногах, моля и обливая слезами пыльные сапоги. Она не могла оставить его одного на верную смерть. Она и не верила, что Хэйбор может умереть.
Она не могла оставить его одного на верную смерть. Она и не верила, что Хэйбор может умереть. Только не он. Он знал самого Пророка, он видел тысячи битв, он пережил многих великих воинов, сам мастер Хем вручил ему свой самый любимый меч. Нет, он не мог погибнуть от чужой руки.
— Ты не понимаешь. Против троих воинов-магов я смогу устоять, против шестерых с трудом, а против десятка у меня нет шансов. И запомни, что ты проживешь ровно столько, насколько быстро сумеешь сойти с дороги настоящего воина-мага. Помни это всегда.
— Давай сбежим от них вместе.
— Это Погонщики Тумана — лучшие из лучших Оллаверна. От них, к сожалению, не уйти.
— Тогда я останусь, и мы умрем вместе, потому что без тебя моя жизнь ничего не стоит. Это все из-за меня.
У Хэйбора были глаза как у сокола, у голубоглазого сокола, если такие бывают, пронзительные, свирепые, зоркие. Тяжко было выносить этот странный давящий взгляд.
— Какие глупости. Не такая уж ты важная птица, Джасс.
— Я люблю тебя, Хэй! — отчаянно крикнула она, надеясь… непонятно на что.
— Не слышал ничего более глупого. Будем считать, что ты ничего не говорила. А теперь запоминай мой план.
— Не надо…
— Нет, надо. Возьми меч… Не спорь, жрица, теперь он твой. Разве ты ничего не чувствуешь? Прислушайся, о чем поет ветер, чем пахнет воздух…
— Он пахнет смертью.
— Правильно, жрица, смерть идет с гор.
— Поток…
— Точно. Если ты сядешь в лодку и поплывешь на запад, то через два дня найдешь бухту и безымянную деревушку. Дорога от нее ведет через перевал, за границу Аймолы, в Великую степь. Пристройся к каравану купцов и доберись до Тарр-Гофора, его зовут еще Хатами. Старшая Сестра должна по достоинству оценить твои таланты. Великая степь потому и называется так, что человеку проще простого потеряться в ее бескрайних просторах. Там можно быть свободным хоть целый век. Даже у Ар'ары не хватит сил, людей и средств, чтобы обыскать все ее уголки. Там ты будешь в безопасности.
— А ты?
— Обо мне не беспокойся, жрица. Моя судьба по-прежнему в моих руках.
Она прижалась губами к его твердым сухим губам, и в первый и последний раз он ответил на поцелуй. Самый жестокий и самый горький из всех поцелуев, что случились в ее жизни. Как ей казалось тогда. А потом они расстались.
Буря над Внутренним морем бушевала уже третий день, тяжелые черные тучи двинулись на юг, гремя тысячью громов и сверкая сотнями молний. Как могучая великанша, буря шагнула на сушу, неся в своем исполинском подоле бездну холодной воды, и извергла ее на склоны Аймолайских гор. Пласты породы под тяжестью вод сдвинулись с места и понеслись вниз к южному морю, к Храггасу. Безумный поток, несущий смерть и разрушение, сметал на своем пути все, играючи сворачивая скалы и подбрасывая могучие валуны, словно камушки.