— Как это — нет Истинных Имен? — не сразу понял Мэд.
— Вот так вот! — подозрительно сипло сказал Альс.
Его лицо исказилось страданием, словно эльф готов был разрыдаться. Почти. Он по-мальчишески шмыгнул носом.
— Скажи мне кто угодно — хоть сам Ар'ара, хоть Фьеритири, я бы тоже ни за что не поверил. Такого не бывает и быть не может. И не должно быть… Здесь невозможно пользоваться Отражениями и не осталось никакой Силы.
— А Образы? — уточнил эрмидэйский маг.
— Очень слабые, почти стертые. Я ничего не ВИЖУ. Поначалу я решил, что дело во мне. Что это я утратил свой дар.
Малаган ощутимо вздрогнул после этих слов.
— Да, я тоже чуть с ума не сошел. В первый миг. А потом понял, что все, что вокруг: люди, тангары, ты, Ярим, лошади, деревья… в общем, все осталось по-прежнему. А вот ОНО… — эльф махнул рукой в сторону «города», — …оно мертво с точки зрения магии. Вернее, — эльф понизил голос до едва уловимого шепота, — ОНО никогда и не оживало.
— Ты хочешь сказать, что все эти строения, все, из чего они сделаны, все, кто там жил, никогда не имели Имен? — спросил Малаган посеревшими от ужаса губами.
— Неживые предметы — да, а живые… не совсем так… возможно, они просто не знали своих Имен.
— Никто? Совсем никто?
Как объяснить, что Познаватель ВИДЕЛ в толщах камня и сквозь паутину времен смутную, почти неощутимую ауру живых существ так, словно они никогда не воплощались.
Орды призраков, легионы безымянных.
— Либо, как сказал Сийгин, подействовало Старое Зло, либо в те времена так было… принято. Похоже, мы уже никогда не узнаем правду, — заключил эльф, совершенно убитый собственным открытием.
Малаган потрясенно закрыл лицо руками. Мир испокон времен зижделся на истине, что у ВСЕГО ЕСТЬ ИСТИННОЕ ИМЯ: у демонов и богов, у вод и рек, у каждой травинки и у каждого ветра, у любого живого создания, и у лун, и у морей. Маг может узнать Истинное Имя, Познавателю это сделать еще проще, но не родилось еще такого могучего мага, такого Познавателя, который бы сумел завладеть Истинным Именем… скажем, реки. Для этого ему придется узнать Истинное Имя каждого ручейка, который впадает в общее русло, каждого камушка и каждой песчинки на дне и еще тысячи тысяч Имен. Власть, конечно, сладка и притягательна, но не такими средствами. Можно мостить дороги золотом и крушить врагов плененными волшебством ветрами, но есть ли в том смысл, если на золото можно купить целую армию и воевать недруга мечом и огнем. И не рисковать собственной душой и собственной Силой, ежели таковая есть в наличии. Магия — мощная сила, но здравый смысл подсказывает, что простые дела делаются простыми средствами. И наоборот.
Да, Истинное Имя делает всех, особенно людей, уязвимее, но отсутствие его означает… что человека нету. Нет, не было и никогда не будет. По-другому и не скажешь.
— Мэд, ты ведь читал «Незаконченную повесть времен»?
— Да, конечно, меня Тайшейр заставлял учить целые главы из нее.
— Помнишь что-нибудь из первой главы?
— А как же… «Сгорел мир неправедных. Боги сошли с небес и покарали грешников, разделив Первый Народ на четыре разные расы в наказание за четыре смертных греха — братоубийство, гордыню, нетерпимость и жадность…» Правильно? И что?
— Пока не знаю… Подкинь-ка дров в огонь. Ветер крепчает.
Ветер крепчал. Он был сухой и резкий, как те пощечины, которые так любила раздавать леди Мора из Ятсоунского храма за самые мелкие отступления от правил послушания. Пришлось закрыть все ставни и сидеть почти весь день возле очага в сумрачной кухне. Закутанная в одеяло с головой, Джасс устроилась на низкой скамеечке, так чтобы можно было прислониться к теплому печному боку. Трехдневная лихорадка вконец ее измотала, сны становились все запутаннее, мысли тоже. Снился прибой на пляже за окраиной Храггаса. Буро-зеленые волны с шипением обрушивались на берег, разбрызгивая в разные стороны грязно-белую пену, и, недовольно бормоча, откатывались обратно. Джасс любила смотреть на грохочущее море, не переставая ни днем, ни ночью мечтать о том, чтоб однажды родилась огромная волна, которая единым махом смоет Храггас вместе со всеми его жителями. Снились незнакомые горы со склонами, заметенными снегом. Снились так, словно Джасс смотрела на эти горы с высоты птичьего полета, в ушах свистел ветер, глаза слепило, и нестерпимо, хотелось кричать в голос. Но страшно, страшно не было. Снились мерцающие желтыми огоньками длинные темные тоннели, расчерченные ало-золотыми полосами. Снились незнакомые люди и невиданные звери. И мысли Джасс бродили без всякой определенной цели, бродили потерянными серыми тенями меж лениво колеблющихся на сквознячке полупрозрачных занавесей, по тончайшей границе снов и яви, заступая то по одну, то по другую сторону этой границы. Целебная кора дерева цинн делала свое дело. Но как-то совсем уж медленно. А ветер крепчал с каждым днем. Где-то по дому, по ее дому, бродил потерянный Джиэссэнэ, словно ребенок, заблудившийся в высоком травостое.
Уходя, Альс в шутку пригрозил, что умеет считать до двух, и если по возвращении кого-то не досчитается, то кое-кому головы не сносить.
Уходя, Альс в шутку пригрозил, что умеет считать до двух, и если по возвращении кого-то не досчитается, то кое-кому головы не сносить. Но по прошествии нескольких первых дней его отсутствия бывшая хатами уже не была так уверена, что Ириен на самом деле пошутил. Время от времени у бывшей хатами прямо-таки руки чесались удавить Унанки. Эльфы умеют, если захотят, испортить настроение и превратить каждый день в пытку одними только намеками и кинжально-пронзительными взглядами. До откровенных упреков Унанки не опускался, страдал отчаянно и не скрывал, кто является причиной его унизительного положения. И только постоянная усталость и телесная слабость, сопутствующие трехдневной лихорадке, защищали Джасс от тщательно насаждаемого в ней Джиэсом чувства вины. Каждый взгляд, жест и вздох отчетливо и во весь голос заявляли: «Вот видишь, недостойная женщина, до чего ты довела великого эльфийского воина, которого бросили на произвол судьбы его побратимы и соратники из-за тебя, твоего телесного несовершенства, которое свойственно всей вашей расе в целом и тебе как самому жалкому ее представителю в частности». А может быть… может быть, Джасс только чудилось то, чего не было в действительности. Может быть, это говорил не голос разума, а голос болезни. Не осталось сил злиться и негодовать, даже когда Унанки забывал покормить ее рыб.