Всепроникающее единство понимания нахлынуло и откатилось, как волна на морской берег. Ее глаза, как два окна, распахнутые в ночь, его глаза, как туманный рассвет над рекой. Невесомое соприкосновение рук. И все…
— Прости, — выдавил Ириен и отшатнулся.
— Ничего.
Словно на одинокий голос откликнулось горное эхо.
Джасс ушла обратно под навес. Проведать, как там Тор, наверное. А Ириен остался стоять. Закат выдался изумительный.
Великая степь неоглядна и подобна небесам, что сияющим куполом висят над ней. Но это совсем не означает, что всякий конный или пеший может пересечь ее вдоль и поперек, как ему, этому конному или пешему, заблагорассудится. Есть в ней места благодатные, кормящие и поящие многие тысячи своих обитателей. Есть места священные, исполненные тайны и божественной благодати. Но есть и коварные ловушки, гибельные и опасные места, где с равным успехом гибли смельчаки и трусы, хитрецы и простаки. Поэтому всякий житель Великой степи знает, что в путешествии надо придерживаться дорог, проложенных в глубокой древности мудрыми предками, которые ведали, что делают, и делали все на благо своим бестолковым потомкам.
Словно знали мудрые пращуры, что со временем умы оскудевают, и оставили знаки для грядущих поколений путников, которые указывают самые безопасные маршруты. И все дороги, какие есть в степи, идут от одного путевого камня к Другому. Века сменились веками, знания древних утратились, а путевые колонны продолжают стоять. Древние Руны на них истерлись под воздействием ветров, дождей и солнца, но Сила, заложенная в колоннах при строительстве, осталась нерушимой. Возле путевого камня принято останавливаться на ночлег и без страха разжигать костер. Принято также гостеприимно встречать любого странника, который подойдет к твоему огню, делиться с ним вином и едой. И бывало, что шайка разбойников делила покровительство путевого камня с купеческим караваном без всякого ущерба для последнего. Что, собственно говоря, не мешало им потом догнать купчину в дороге и обобрать до нитки. Времена изменились, разбойники ныне не столь благородны, но шумный веселый парень — ученик законника с письмом из Эззала в Дгелт без всякого страха подвел свою вороную кобылу к большой компании, какую представляла собой Ириенова ланга.
— Доброй ночи, лангер Альс, — сказал он, склоняя голову.
Джасс бросила удивленный взгляд на Тора. Тангар лишь снисходительно хмыкнул. Мол, нечего дивиться, мы такие!
— Будь гостем, — ответствовал эльф. — Садись рядом, ешь и пей наравне и вволю. Как тебя звать?
— Тамири, лангер Альс.
Как выяснилось, парню и самому было чем поделиться со случайными знакомыми. В его седельной сумке нашлись круг овечьего сыра, лук и хлеб, разделенные вполне по-братски, к общему удовольствию.
После щедрого угощения на привале в степи принято так же щедро делиться новостями. Есть такой странный обычай, неукоснительно соблюдаемый в течение последней тысячи лет. И потому паренек, отхлебнув из бурдюка и стряхнув крошки в траву, с самым серьезным видом поведал о том, что видел в Эззале, каковы цены на лошадей и кому благоволит тамошний властитель. Лангеры слушали со всем возможным вниманием. Мало ли, вдруг пригодится?
— А еще я встретил отряд охотников за женщинами, — сообщил Тамири, бросая осторожный взгляд на Джасс. — Они идут по твоим следам, хатами Джасс.
— Ты знаешь, кто я такая?
— Вся степь знает, — важно объявил Тамири. — Ты и лангер-сидхи идете по следам Волка, а охотник Фурути хочет получить твою голову, женщина-смерть.
Малаган фыркнул:
— Отличное имечко. Тебе идет.
В ответ Джасс только прошипела что-то невнятное.
— И охотники не взяли с тебя слово молчать? — сощурился Ириен.
— Нет. Сказали: «Зачем? Он сам приползет».
— И куда пошли?
— На юг.
— На юг? — изумился было Унанки, но соображал он довольно быстро, и следом за удивлением последовал хлесткий шлепок по собственному лбу. — Демоны, впереди же Драконье ущелье!
И вот после двух восходов и одного заката Ириен Альс стоял возле точно такого же путевого камня — высокого желтого монолита в три, а то и четыре человеческих роста — и мрачно обозревал окрестности. Впереди лежало Драконье ущелье, и эльф много отдал бы за то, чтобы избежать встречи с этим проклятым местом. Никаких драконов там, понятное дело, не водилось. Ущелье, прорезанное древней высохшей рекой в голых скалах, извивалось змеей и если и имело какое-то отношение к драконам, то только своим редкостным коварством и смертельной опасностью для путников.
Черный камень к полудню раскалялся на солнце, и от взмывающих к небу скал шел такой жар, что кровь в жилах сворачивалась. Тот, кто прошел этой дорогой хотя бы один раз в самый разгар лета, никогда не пожелает повторить сей подвиг. В холодные же месяцы ущельем можно пользоваться без всякой опаски, более того, оно сильно сокращает путь в Чефал. Вдоль узкой тропы, вьющейся между валунов, то и дело попадались выбеленные кости павших животных, лошадиные или верблюжьи, а иногда можно было встретить и человеческий череп. Как наглядное напоминание наглецам и зазнайкам, решившим лишний раз испытать терпение злого бога судьбы Файлака и слепой сестры его Каийи — богини удачи-неудачи.
Идти южнее, в обход, через каменистые россыпи? Тогда о верховой езде можно забыть, лошади переломают там себе все ноги, их надо вести в поводу. К северу же гряда становилась все выше и выше, вливаясь в отроги Маргарских гор. А следующий путевой камень находится по другую сторону Драконьего ущелья. Вот и думай теперь, что имели в виду предки, когда ставили эти каменюки. Шутники были предки.