— Ты спишь?
— Нет.
— Поешь, пока не остыло.
— Угу.
Миска бездонная, как жерло вулкана, как морские пучины, как бассейн во внутреннем дворике, как…
— Не спи! Сколько можно дремать?!
Унанки растолкал ее и снова сунул в руки выпавшую на пол миску. Благо каша получилась густая и не разлилась.
— Поговори со мной, — просила она. — Чтоб глаза не слипались.
— Давай я лучше тебе хассар сварю. У меня еще осталось из старых запасов, — предложил эльф после некоторого колебания.
— Свари… но пока будешь варить, говори вслух.
— О чем?
— Ну, скажем, о том, как ты меня ненавидишь.
Суровый лик Джиэссэнэ странным образом смягчился. Плотно сжатые губы прорезала улыбочка.
— Делать мне больше нечего — тебя ненавидеть. При желании я всегда смогу найти парочку неприятных личностей, чтобы пощекотать себе нервы острыми ощущениями.
— Неужели? — подозрительно проворчала Джасс.
— А ты вообрази себе.
Эльф осторожно и ловко раздул в маленькой жаровне угли, поставил на решетку ковшик с заваркой. Горький запах поплыл в воздухе, едва вода стала закипать. Говорят, что хассар пахнет ветром странствий, что аромат его зовет в дорогу самого завзятого домоседа, а вкус заставит потерять покой. Наверняка так оно и есть, если Джасс ощутила позабытый прилив бодрости, едва только увидела, как густая пурпурная ароматная струйка потекла в чашки. Хватило ровно на двоих.
— Ах-х-х! — почти одновременно выдохнули они с эльфом, пригубив обжигающий напиток.
— Клянусь, оно стоит того золота, которое плачено за каждую меру, — восторженно молвил Джиэс, оторвав губы от краешка чашки. — Прямо так и чувствую, как внутри разливается тепло и радость.
Джасс только и смогла, что согласно кивнуть. Хотелось пить и пить эту жгучую терпкость, преображающуюся на языке в нежную сладость, неуловимо близкую к пронзительной горечи. Недаром в старину о хассаре слагали стихи все великие поэты-классики, черпая в простоте ритуала и в изысканности вкуса вдохновение.
Недаром в старину о хассаре слагали стихи все великие поэты-классики, черпая в простоте ритуала и в изысканности вкуса вдохновение.
— У тебя такое лицо, словно ты сейчас процитируешь какого-нибудь полузабытого мудреца, — сказала Джасс.
Чувствовала она себя на удивление бодрой и полностью свободной от мыслей-снов.
— Не буду. Да и не знаю я никаких таких цитат, — заверил ее эльф. — Я простой воин. Это ты у Альса спроси про мудрецов. Он в свое время чего только ни прочитал, пока ходил в учениках у мастеров Цитадели.
— Я думала, вы вместе выросли.
Унанки пристально поглядел куда-то поверх ее головы, словно из Ханната пытался разглядеть свое далекое детство.
— Ха… Можно и так сказать. Но я жил в деревне на другом берегу озера, а Ирье — на острове с Мастерами, — улыбнулся своим мыслям Джиэс. — Они иногда отпускали его поиграть со мной. Других детей в округе все равно не было.
Человеку представить себе деревню, где есть всего один-единственный ребенок, довольно сложно. Да и вообразить себе Унанки ребенком почему-то гораздо легче, чем Альса. В светловолосом, солнечном эльфе до сих пор хранилось что-то от мальчишки-непоседы. До ужаса любопытного, ловкого, как белка, быстрого на подъем и охочего до проказ маленького эльфенка.
— А правду говорят, что эльфьи дети не слишком… красивы? — осторожно поинтересовалась Джасс.
— Не знаю. Я в зеркало смотрелся редко. Но не исключено, что так оно и есть, — ухмыльнулся эльф. — С точки зрения людей. Особенно по сравнению с орчатами.
Следует один раз увидеть двухлетнего крошку-орка, чтобы уяснить раз и навсегда: все остальные детишки любой расы всего лишь маленькие уродцы. Столько очарования в огромных кошачьих глазенках, пухлых щечках и губках. Ни одна нормальная женщина не пройдет мимо такого славного, прелестного карапуза. Наверное, именно поэтому никому и никогда в Темные века не удавалось до конца извести орков. Хотя не единожды пытались это сделать почти все: людские короли, эльфийские принцы и тангарские старейшины. Темные века крепко хранят тайны своих войн и причины жестокой вражды между расами, но сохранившиеся летописи гласят, что иногда орков уничтожали без остановки целыми столетиями. И тем не менее раса снова возрождалась. Если бы так круто разок взялись за эльфов, то об их существовании уже успели бы сто раз забыть. А оркам хоть бы хны. Если не крестьянка подберет на пепелище чуть живого маленького орчонка, то царице река принесет корзинку с златоглазым детенышем-сиротой. И вот уже не прошло и полутора сотен лет, как новые поколения орков заселяют опустошенные войнами и карательными экспедициями земли, густо политые кровью их предков.
— Ириен был всегда… э-э… отнюдь не по-детски злоязычным. Да и как бы обычный ребенок смог жить в компании с тремя старыми волшебниками, состоящими на одну половину из магии, а на вторую — из нравоучений?
— А я-то думаю, откуда в Ириене столько занудства…
— Это не занудство. Просто он редко снисходит до разъяснений, но уж если снисходит, то углубляется в такие детали, что только успевай запоминать.
— Ты так говоришь, словно уже и зла не держишь…
— В своем ли ты уме? Какое зло? Я тебя уверяю, Ириен, оставив меня в Ханнате, менее всего преследовал целью присмотр за тобой или за домом.