Мужчины совершенно не по-эльфийски крепко обнялись, отбросив в сторону шелуху церемоний, коих у эльфов несть числа.
— Пришлось дожидаться тебя в яме полгода, — заявил Яримраэн. — Что, Сарион не передал тебе моего послания?
— Я Сариона в глаза не видел и узнал о тебе только от Малаганова земляка. Так что, боюсь, наша встреча столь же случайна, как и все в этой жизни, — заверил его Ириен.
Лангеры молча рассматривали пришельцев, терпеливо дожидаясь, когда Альс соизволит представить своего сородича, ради которого Мэд рисковал жизнью в Хисаре. Пард толкнул Тора в бок, показывая на Унанки. Тот выглядел вконец потрясенным.
— Меня зовут Яримраэн Сотиф Андараль, — сказал эльф, диковато улыбнувшись. — Когда-то мы с Ириеном были…
— Врагами, — добавил не без удовольствия Альс. — Кто твоя спутница?
— Ее зовут Джасс, — просто ответил Яримраэн. — В яме мы провели много неприятных дней.
— Хатамитка в яме? — удивился Пард.
— И Сестры ее не выручили? — резонно поинтересовался Тор, с сочувствием взирая на скрюченную фигурку у огня.
— И Сестры ее не выручили? — резонно поинтересовался Тор, с сочувствием взирая на скрюченную фигурку у огня.
— Хатами ничуть не лучше всех остальных, — бросил Яримраэн. — За исключением ланги, разумеется.
Брови Ириена изогнулись в притворном удивлении.
— Кто бы мог подумать, Яр, что ты научишься столь изощренно льстить?
— Я многому успел научиться, — сдержанно проворчал эльф. — Времени у меня было предостаточно. И не только для обучения грубой лести.
Ириен опасно сузил глаза, словно раздумывая над ответом, то бросая быстрый взгляд на женщину-хатамитку, то косясь на Ярима.
— Пожалуй, нам следует уносить от Хисара ноги. Мэд, как там с погоней?
— Всё может быть. Я бы не стал зарекаться, — ответил островитянин, деловито собирая в дорожный мешок свои скромные пожитки.
— Слышали, что говорит Малаган? — отчеканил эльф. — А ты. Тор, позаботься о… Джасс. Договорились?
Тангар согласно кивнул. Ему всегда тяжело было видеть страдания женщины, пусть даже она хатамитка и сама может заставить страдать кого угодно голыми руками. Он порылся в своих бездонных сумках в поисках более-менее пригодной одежды и обнаружил старую рубаху из грубого полотна, которая прикрыла хатамитку до самых исцарапанных коленок.
— Джасс, ты на общем-то хоть говоришь? — спросил он.
— Да, говорю, и ничуть не хуже тебя, — фыркнула женщина.
Голос у нее был ломкий и слабый. Определить ее возраст Тор не взялся, решив дождаться, когда бывшая узница отмоет лицо. Темница владыки Сигирина славилась как место весьма мрачное, откуда редко кто выходит живым и здоровым. Среди Сестер «Хатами слабачек не водилось. После нескольких лет тяжелой муштры в потаенном городе из десятка девчонок выживали две-три самые стойкие, и их уже не брали никакие болячки. Вряд ли хисарская тюрьма смогла слишком серьезно отразиться на здоровье этой женщины.
— Тогда держись крепко, Сестра, — сказал тангар, приглашая ее занять место у него за спиной.
Он знал, что для недавних пленников Ириен делать поблажек не станет. И они направятся в Дгелт так быстро, как это только возможно. Владыка Сигирин не спустит побег из его подземелья и наверняка уже послал многочисленную погоню с наказом схватить преступников живыми или мертвыми.
Дгелт лежал за границами Хисарского царства и служил перевалочным пунктом для всех странников, караванов и паломников, которые стремились пересечь Великую степь с востока на запад. Южнее Дгелта до самого моря простиралась пустыня Цукк, безлюдная и смертельно опасная даже для прекрасно подготовленного каравана. Туда никто в здравом уме соваться не рисковал. Впрочем, из Дгелта и кроме пустыни было куда податься. Десяток дорог и караванных путей расходились в разные стороны, и всякий беглец из Хисара мог преспокойно выбрать самый удобный для себя путь. Местный правитель падшх открыто покровительствовал трем самым богатым караванным мастерам, которые, в свою очередь, диктовали условия всем властителям от Аймоланх'хи до Ан-Риджи, а потому город был одним из самых процветающих и мирных по эту сторону Маргарских гор.
Джасс не жаловалась и не скулила, стараясь не замечать ни отбитого зада, ни болящих с непривычки ног, ни палящего солнца, неумолимо поднимавшегося над горизонтом.
«Радуйся, — твердила она себе. — Радуйся, что жива и на свободе. А больше человеку ничего и не нужно.
А больше человеку ничего и не нужно. Все остальное суета и тщета, как говорил Хэйбор, все богатства мира блекнут перед истинной свободой». Много чего еще говорил Хэйбор, а он вообще любил пофилософствовать. Множество его речей Джасс пропускала мимо ушей, но эти слова почему-то запомнила. Наверное, потому что в ее собственной жизни было слишком мало подлинной свободы.
К полудню ланга достигла Каменной реки — Иккас. Широкая лента огромных валунов в редкие дождливые годы действительно превращалась в бурную реку. Но сейчас от нее остался тонюсенький ручеек, петлявший меж серыми глыбами камней, то пропадая в песке, то сверкающей струйкой стекая по щербатому боку валуна. Джасс жадно припала губами к такой струйке, захлебываясь и фыркая. Вода была теплой, но чистой и свежей, и после затхлого питья в хисарской яме она показалась хатамитке слаще и пьяней вина. Напившись, Джасс попыталась умыться, наслаждаясь уже забытым ощущением чистоты. Она даже попыталась распутать колтуны на голове, но с пригоршней воды в этом занятии не преуспела.