Тот, опомнившись, обеими руками вцепился в ставню и закачался на ней туда-сюда, как на качелях. С замирающим сердцем посмотрел, что там внизу.
Сразу отлегло от сердца. Фенрир, как ни в чем не бывало, вертелся рядом с Файервинд и Перси, приветственно махавшим приятелю рукою.
Чуть поодаль от этой троицы топтался вендиец, уже оправившийся от ушибов, и тоже потрясал руками, но сжатыми в кулаки. Грозил победителю? (Хм, да не он ли это попытался вышибить Гавейна из седла?)
Победителю? А ведь верно.
— Залезай-ка лучше сюда, — предложила княжна. — Да поцелуй невесту покрепче. Теперь можно не таиться…
— Невесту?! — ярился резко протрезвевший князь Велимир. — Да чтоб я отдал свою единственную дочь за первого встречного?! Дудки!!!
Волосатый кукиш очутился под самым носом Гавейна.
— Батюшка! — топнула ножкой княжна. — Ты слово дал! Он победил по-честному и оказался самым достойным!
Ответом ей стала все та же волосатая фига.
— Нехорошо, государь, — вступил в бой Вострец. — Слово перед всеми дадено… надобно держать…
— А ты помолчи, племяш! — окрысился на него князь. — Запамятовал уже, как за дерзкие речи из бояр в шуты угодил? А ведь и года не минуло! На конюшню хочешь, за лошадьми навоз прибирать?!
— Твоя воля, надежа, — твердо отвечал юноша, не обращая внимания на ошалелые взгляды Гавейна и Перси, уставившихся на новоявленного государева родственника. — Во всем и везде твоя власть. Но позволь молвить, что рыцарь Гав… Лысогор… — тут он кивнул на бритта, — не совсем первый встречный.
За сим последовала многозначительная пауза. Крепыш, уже неделю как взявший новое, куявское имя (спасибо сгинувшему Офигениусу, надоумил), важно приосанился, хотя и понятия не имел, что на уме у шута (или кто он там на самом деле).
— Да? — заинтересовался Велимир. — Ну-ка, ну-ка…
Вострец склонился к дядюшкину уху и начал что-то быстро шептать. Княжеские брови взмывали то вверх, то вниз, словно птицы небесные.
— Хм! — почесал он бороду, когда брюнет закончил. — Ладно. Так и быть, пущай считается дочкиным женихом… До особого указу… Эх, жаль преосвященного нет. Тот бы уж наверняка дело присоветовал…
Вздохнул тяжелехонько и… протянул свой пустой кубок:
— Налейте, что ли. Надобно ж и выпить за нареченных…
Однако не успел Велимир и пригубить вино, как в княжескую ложу ворвался взволнованный Лют.
— Беда, государь! — Глаза сотника полыхали тревогой. — Тревожные вести из Искоростеня! Только что гонец от посадника Мала примчался!..
— Что там такое?! Опять этому болвану невесть что мерещится?!
— Вроде как взят город навьими! Дозволь, надежа, выступить в поход малой силой. Надобно бы проверить.
— Велю! Берешь свою сотню и еще… две из моей дружины.
Повернулся к троице иноземцев и невесело усмехнулся:
— Вот тебе, женишок, и дело. Отправляйся-ка и ты на рать да докажи свою удаль. А вернешься, там и о свадьбе поговорим…
— Папенька! — запротестовала было княжна.
— Я все сказал!..
Глава 8
ПЕСНИ ПТИЦЫ АЛКОНОСТ
Лесок в окрестностях Киева
Сквозь сон его преосвященству показалось, что кто-то тихонько бубнит у него над ухом. Но поскольку в его личной опочивальне никто без особого на то позволения самого владыки находиться не мог и не смел, то поначалу святой отец подумал, что постороннее бормотание ему снится. А потому он повернулся на другой бок и попытался снова заснуть.
Однако назойливые звуки упорно не желали исчезать.
Интересно, и кого это нелегкая принесла спозаранку? Никак Евлампий с очередной порцией доносов приперся. Не мог подождать, пока начальство проснется. Ведь наверняка ничего важного. Иначе сразу бы растолкал. А так треплет себе языком с кем попало…
Та-ак! А ведь точно!
Как это он сразу не сообразил.
Голосов-то два.
Причем один вроде как женский.
Судорожно порылся в памяти. Кажись, никого на ночь не оставлял. Так откуда ж быть бабе?!
Но до чего ж болит голова! Прямо раскалывается. Словно кто шандарахнул по ней чем тяжелым.
Чего это он такого пил на ночь глядя?
Снова Евлашка вино паленое приволок, злыдень. Сколько раз ему было говорено: бери в проверенном месте. Так нет же. Вот теперь пущай берет с собой десяток псов да приволочет продавца оной дряни в караульню на правеж. Предварительно арестовав весь товар для проверки. Вдруг мерзопакостник специально метаморфусами нанят, чтоб отравить царя-батюшку и его ближайших сподвижников. Всякое может быть в это тревожное время.
Ух, дерзкие! И не уймутся же. Шуры-муры, лясы-балясы.
Вот ужо он им сейчас задаст перцу, чтоб знали свое место.
Епископ порывисто сел на ложе.
Резкая боль ударила в темя. Даже в глазах темно сделалось.
— У-йе… — схватился руками за голову преосвященный.
— У-йе… — схватился руками за голову преосвященный.
И наткнулся… на огромную шишку, откуда-то взявшуюся на макушке.
Так, так. И что ж это у нас получается? Выходит, что и впрямь оглоушили?!
— Кто посме-ел?! — заорал раненым зверем.
— Что, батька, никак очухался? — послышался приветливый и совершенно незнакомый мальчишеский голос. — Давно пора. Третий день как в беспамятстве.
«Третий день?! Это он о чем?! И вообще, где это я?!»
Находился явно не в своей опочивальне, а в какой-то убогой избе.