Орландина ощутила, как слегка нагрелся ее медальон, когда монах приблизился. Слуга Христов как-то неестественно покосился на воительницу, но ничего не сказал. Зато возле тишком усевшихся на лавке старика со старухой аж сделал стойку, как охотничья собака.
— Чую, нечистым духом от тебя, дед, несет, прямо как от козла! Признавайся лучше сам, где домовых незарегистрированных скрываешь?
— Мил человек, да откуда ж?! — всплеснул руками Угрюм. — Да от ваших штучек все домовые давно бы без памяти валялись да от боли вопили!
— Верно, старый хрыч, — подтвердил монах. — У нашего батюшки добрые причиндалы против нечисти имеются. Ладно, похоже, не врешь.
Тут амазонка почуяла легкий зуд под кольцом, когда-то данным ей Смоллой. Несомненно, то, что творила странная парочка, имело отношение к магии Малых Народцев. Это ее почему-то встревожило. Ведь хотя она и не была таким глубоким знатоком христианских догматов, как сестра, но помнила, что к магии и чародейству они относятся очень неодобрительно. Впрочем, кто разберет? Куявцы издавна были объявлены отцами со Святого острова еретиками…
Недобрые гости ушли не прощаясь.
— Эхе-хе, — вздохнул Угрюм. — А вот еще лет пять назад хотели у нас училище ведовское организовать — академию чародейства и магии по-иноземному… Даже начали по Куявии искать ребят да девок с особыми способностями к волхованию.
— Ох, не дай Сварог, — сплюнула Родислава, — доберется до списков этих Кукиш-свинорыл! Уж и без того говорят черносутанники, что надо бы в колдовстве повинных сжигать…
Орландина понимающе кивнула, хотя идея с академией показалась ей не слишком удачной. Школа колдунов — это больше на сказку какую-нибудь похоже. От века было так, что чародеи наговоры да зелья свои от дедов к внукам и от учителя к ученику изустно передавали. Хоть у знахарки сельской, хоть у друидов, хоть даже у премудрых жрецов египетских.
— А чего это они плели насчет духа нечистого? — спросила воительница. — Или монету вымогали?
— Да как тебе сказать? — усмехнулся Угрюм. — Выходит, Бублик ничего такого не говорил про меня?
— Нет… — помотала Орландина головой.
— Выходит, Бублик ничего такого не говорил про меня?
— Нет… — помотала Орландина головой. — А что?
— А то, — настоятельно сообщила Родислава. — Угрюм-то мой из малородцев будет.
— Ну не совсем чтобы из малородцев, — бросил, усмехаясь, старик. — Брат Вареника, знакомца твоего и деда Бублика этого пустоголового, отцом мне приходится. А мать из киевлян была.
Орландина растерянно оглянулась на бабку.
— Так это… у лешаков с людьми детей вроде не бывает, — только и выдавила она.
Тут ветхие днями и рассмеялись.
— Еще скажи, что у мавок лесных, дриад по-вашему, от любви с парнями вашими дети не рождаются, — бросила Родислава, многозначительно улыбаясь. — Слыхал, Угрюм? Нас-то с тобой нет, потому как нас быть на свете не может!
И старая чета залилась беззлобным смехом.
— Детей семерых народили, да внуков дюжина уже, а стало быть, так-таки нас и нету?!
И вот тут Орландина все поняла. И почему черты лица старца кажутся ей смутно знакомыми, и почему у старой Родиславы так молодо и необычно сияют глубокие, сине-зеленоватые глаза…
И еще поняла — опасаться предательства в этом доме ей не придется.
— Конечно, — поясняла меж тем хозяйка, — редко такое случается. Но случается.
— Ладно, Ласка, — хлопнул ладонями по коленкам Угрюм. — Давай, что ли, баньку истоплю, да переоденешься, да передохнешь с дороги. А завтра…
— А завтра я во дворец пойду, — насупила амазонка брови. — Со Светланой Повидаюсь да разузнаю, как вы тут дошли до жизни такой!
— Что, прямо так сразу? — в один голос изумленно изрекли Угрюм и его супруга.
— А мне медлить не с руки, — пожала в ответ плечами девушка.
— Оно и верно… — кивнул чуть погодя старик. — Потому как чую, времени у нас несильно много…
Среди ночи Орландина проснулась. Словно что-то толкнуло в бок.
Сначала подумала, что это кошка, балуясь, прыгнула. Любят мяукалки рядом с людьми спать. Тепло им.
Однако, открыв глаза, поняла, что причиной ее пробуждения был неясный голубоватый свет, лившийся из дальнего угла избы. Там, склонившись над столом, над чем-то трудились старик со старухой.
— Все сделала, как надобно? — прошептал Угрюм.
Наверное, дед был туговат на ухо, поскольку его шепот был сродни чуть ли не крику.
— А то как же, — ответствовала Родислава. — По амбару помела, по сусекам поскребла…
— А веник заговорила?
— Ты меня еще учить станешь! — изобиделась бабка. — Чтоб мавка да не умела прутья заговорить!
— Ладно, ладно, — примирительно проскрипел лешак. — Что там у нас еще? Сметана из-под черной коровы?
Старушка кивнула.
— Масло какое раздобыла? Конопляное или заморское, подсолнечное?
— Ой, Угрюм, ты вообще умом рехнулся! — взмутилась мавка. — Когда последний раз на торжище был? Знаешь, сколь за горшок солнечникового ломят? Три резаны! А наше, из конопель, на одну тянет!
— Ну, тебе виднее.
— Когда последний раз на торжище был? Знаешь, сколь за горшок солнечникового ломят? Три резаны! А наше, из конопель, на одну тянет!
— Ну, тебе виднее. Однако ж наше и смердит поболе. Чтоб гостья ненароком не угорела.