Некоторое время бояре да знать Куявии были в сомнении. С одной стороны, государь вернулся, с другой — в стране уже вроде как имелась государыня. Но все решилось само собой — узнав о том, что случилось в его «отсутствие», Велимир тут же при стечении народа заявил, что отрекается от престола в пользу дочери. И тут же выразил намерение посетить Новый Иерусалим, чтоб повидаться с законной супругой. Преосвященный Кирилл охотно дал ему на это свое благословение.
А потом была пышная свадьба Светланы и Гавейна, перекрещенного, правда, все тем же Кириллом в куявскую веру и получившего имя Доброслав (прозвище Лысогор, принятое рыцарем для турнира, отчего-то не пришлось владыке по вкусу). И празднество это превосходило все, что Орландина видела раньше. На нем форменным образом гуляла вся столица — ибо одновременно отмечались три торжества: восшествие на престол Светланы Первой, ее бракосочетание и избавление Киева от нечисти.
На этой свадьбе Потифар первым делом извлек из золоченого футляра папирус и попросил слова.
Помнится, Орландина всерьез испугалась: что, если сейчас канцлер потребует выдать жениха вместе с его приятелем как государственных преступников? Но Потифар лишь поздравил молодых от имени августа Птолемея Сорок Четвертого и его наследника и соправителя Кара, сообщив, что дары, соответствующие уважению к царственной чете, будут присланы позже, вместе с новым послом — бывшим италийским наместником и двоюродным племянником государыни Клеопатры, Марком Лукрецием Куявиусом.
Амазонка понимала — политика есть политика, и не след ссориться Империи с сильным соседом, ломая старую дружбу. Ведь если что, не простит гордая и горячая принцесса куявская своего позора и сломанного семейного счастья. Да просто было бы свинством это! С другой стороны, если у мужа правительницы рыльце в пушку, то это тоже можно использовать — за последний год девушка здорово поднаторела в политических хитросплетениях: жизнь заставила.
Вот что удивительно — Эомай никак не показал своего отношения к убийце брата. Даже как будто посматривал с сочувствием. Впрочем, он же христианин, ему прощать положено. Вот Орландина бы никогда не простила того, кто причинил бы самый малейший вред сестре! Попадись ей хоть старая дрянь Кезия, хоть сам Мерланиус — порубила бы в капусту, и никакая волшебная сила не помогла бы обидчикам!
Ну а с Парсифалем вообще все ясно — наказание ему немногим хуже каторги имперской: на ведьме жениться. Ежели чего, и в таракана превратить может, а не то, что в мышь.
Другое куда сильнее занимало Орландину — что все-таки ей делать?
Возвращаться в Серапис? Или остаться тут, оберегать спокойствие и безопасность подруги?
Все же, как ни крути, но дом родной и все близкие люди — там. А здесь еще неизвестно, как все обернется. Сама же говорила, что частенько не любят владыки тех, кому властью обязаны.
Файервинд, сидевшая среди почетных гостей, почти не пила, налегая все больше на соленую рыбу да огурчики, и при этом косилась на устроившегося рядом с Потифаром нахохлившегося колдуна ти-уд.
Мар-Гаддон подписал со Светланой какой-то непонятный договор. Вроде бы его племя хотело поселиться на окраине Куявии, в Рифейских горах…
Да и пусть их, этих ти-уд! В Куявии места всем хватит.
Куда больше интереса вызвали два самых первых указа Светланы Первой — о веротерпимости и о признании малородцев детьми Божьими, равными людям в правах.
И никто, даже владыка Кирилл, не возразил, когда было сказано, что при дворе будет особый приказ по делам Малых Народцев, начальство над которым поручалось Файервинд. Кому хочет государыня, тому и поручает — тем более, охочих до этой должности не наблюдалось.
Кстати, сама Файервинд, прежде самодовольная и нагловатая, вела себя тихо, как мышка, и без нужды не высовывалась из своих покоев — роскошного терема на Княжьей Горе. Понятное дело, что за женихом ее нужен присмотр — навье таки изрядно помяло Парсифаля. Но все же интересно, что ей такого сказал Потифар? Впрочем, кто разберет этих чародеев? Со своими делами бы разобраться!..
* * *
— Ложись, ты еще не оправился полностью — ребра не до конца срослись, — распорядилась Файервинд, неодобрительно глядя на расхаживающего по просторным покоям рыцаря.
Тот подчинился, безропотно растянувшись на кровати.
Они помолчали.
— Как же мы жить будем, госпожа? — печально спросил Парсифаль.
Магичка поморщилась. Отучить жениха титуловать ее госпожой она уже отчаялась.
— Как жить будем? — пожала плечами Файервинд. — Как все… Детей растить, квас пить, добра наживать. Годам к пятидесяти ты до воеводы дослужишься — не быстрее. Так и будем жить. А потом помрем — тоже как все.
(«Каждый в свой срок», — продолжила она про себя.)
— Я буду слушаться вас, госпожа Фай, — сообщил Парсифаль и добавил зачем-то: — Я хоть и глупый, но вся семья у меня умная — предком моим Цицерон был. Так что дети у нас будут тоже умные, — невпопад ляпнул рыцарь.
— Надеюсь, — кивнула ведьма, а потом справилась: — А все ж не противно ль тебе? Я ведь не в матери — в прабабки тебе гожусь!
— Вы — самая лучшая! — пылко заявил тевтон.
И только сейчас ведьма обратила внимание, что ее избранник еще так молод — всего-то двадцать с небольшим лет…