Ничего себе, почесала макушку Файервинд, невольно уподобившись бритту, у которого этот жест вошел в привычку. И чего только понадобилось столь знаменитой бой-девице в такой-то глуши?
Парсифаль с легким полупоклоном подал Люту Гавейновы лук и колчан со стрелами. Сотнику было доверено судить состязания в стрельбе. И сейчас он проверял снаряжение участников на наличие постороннего вмешательства. Вдруг кому из претендентов взбредет в голову наложить на свое оружие магические заклинания. Самонаводящиеся стрелы — это хорошо, но только на поле брани, а не в честном поединке.
Блондин, которому выпала сомнительная (естественно, по мнению самого тевтона) честь выступить на турнире в качестве оруженосца бородача, заговорщицки подмигнул начальнику епископской дружины. Тот сурово насупил брови и неодобрительно крякнул.
Дружба дружбой, а служба службой. Это понимать надо. Тут, на ристалище, все равны. И пусть не думают наемники, что, если он с ними плечом к плечу сражался против навьей силы, это освободит их от самой тщательной проверки.
Вон ведь Хамлета, принца данского, он только что отстранил от участия в состязании, обнаружив в колчане жениха целых две заговоренных стрелы. Отвел, несмотря на гневные протесты рыжего крикуна, заявившего, что его пригласил в Киев сам преосвященный Ифигениус. Пущай кричит. Не страшно. Где он, тот владыка, усмехнулся Лют, и где княжна. А Светлана намедни без обиняков заявила сотнику, что если он хочет вскорости стать воеводой и не желает расстаться с головой, то непременно найдет у данца заказанную амуницию.
Воин все понял правильно. И поступил так, как велел закон. Закон же не разбирал, кто там и кого приглашал. Раз было пронесено на ристалище колдовское снаряжение, то виновный должен незамедлительно сойти с поля, после чего обязан покинуть пределы державы в три дня. Сам же сгинувший преосвященный этот закон и сочинил в надежде избавиться от нежелательных претендентов. А эвон как оно повернулось-то.
За ослушника вступился было сам князь. Дескать, негоже так чинить со столь знатным и известным человеком. Но дочка наклонилась к уху тятеньки и невинно так прошептала, что ежели родителю угодно, так пусть сам и женится на рыжем, а она завтра же к маменьке на Святой остров удалится.
Велимирово лицо налилось кровью, так что бояре решили, что государя непременно удар хватит.
Тут вмешался Вострец и привел все к миру, предложив Хамлета от участия в турнире отстранить, но из державы не выдворять и в качестве почетного гостя при дворе оставить. На том и порешили. В пику дочке князь даже пригласил данца к себе в ложу. Светлана надулась, но усугублять скандал не стала, добившись своего. А про себя подумала, что надо будет отблагодарить Гавейнову хозяйку, так ловко все устроившую с заколдованными стрелами. Да заодно и Перси, подбросившего те стрелы в колчан ненавистному жениху.
— Та-ак, что тут у нас? — навел Лют свой хитрый инструмент на то, что подал ему блондин. — Амуниция в порядке. Все чин чином. Так что можно выходить на линию.
— Благодарю от себя и своего друга! — разулыбался тевтон, сгребая лук и стрелы со стола. — Век Богу молиться за тебя станем.
— Еще бы! — процедил сквозь зубы сотник, подождал, пока блондин отойдет на приличное расстояние и… включил штуковину, предусмотрительно выключенную им при виде приближающихся к столу любезника княжны и его приятеля.
Лют прекрасно понимал, когда закону следовало быть суровым, а когда надлежало молчать в тряпочку.
— Ну как, побьем их? — кивнул Парсифаль в сторону конкурентов.
Крепыш пожал плечами.
— Человек полагает, а Господь располагает, — уклончиво ответил он.
— Не будь таким букой, — укорил его блондин. — Пока все идет по плану. Как и обещала Фай.
— Ты ей так доверяешь? — вздохнул Гавейн.
— Как самому себе! — ударил себя кулаком в грудь красавчик и расцвел счастливой улыбкой. — Знаешь… она… она… такая…
— Да уж знаю, — покачал головой бритт.
«И чего это я бурчу? — удивился. — Сам ведь ведаю, каково оно — быть влюбленным».
— ЭТА тоже здесь? — спросил чуть погодя.
— А где ей быть? — скривился Перси, словно лимон укусил. — Вон рядом с твоей зазнобой отирается. Говорят, судить рукопашный бой назначена.
— Тогда хамбец, — понурил голову соискатель. — Точно засудит.
— Посмотрим. Не зови лихо, пока оно тихо. Еще ж ничем вроде бы нам не навредила. А вдруг она нас вообще не узнала?!
— Ага, держи карман шире! Будто сам не видишь, как нас десятой дорогой обходит. Сдается мне, если бы не вмешательство… ну, сам понимаешь кого, давно бы мы в застенке куковали.
— Полагаешь, Светлана за нас… за тебя, — поправился блондин, — просила?
— Думаю, не без того.
Княжна, которой Гавейн как на духу признался во всех своих прежних винах, к удивлению бритта восприняла его рассказ довольно спокойно. Он-то, открываясь ей, считал, что тут же будет с позором изгнан долой с ясных глаз девушки. Предугадывал такой исход, но готов был принять его. Потому как не мог таиться от той, которая стала ему дороже всех на свете. Обманывать ее было выше его сил.
Светлана же, выслушав исповедь, только поинтересовалась, когда истекает срок, данный ему для размышления Офигениусом. Услышав же, что через неделю, кивнула и перевела разговор на другое.