Видимо, этому способствовало и зрелище вытянувшейся из леса сотни конников, блестящих кольчугами и обнаженными, даже без команды, мечами.
Надрывно заревел младенец, валявшийся в пыли на обочине, брошенный там матерью, чтобы не мешал драться.
Файервинд, сама, похоже, пораженная эффектом от своего вмешательства в бойню крестьян, сохраняя все ту же суровость в голосе, громко произнесла:
— Еще раз спрашиваю, что здесь происходит?! Вы все лишились ума? Из-за чего драка? — Сделав многозначительную паузу, она спросила еще более жестко: — Кто здесь за главных?
— Ну… эта… я староста, — вышел, вернее, был вытолкан вперед вихрастый мужик с синяком в полщеки. — Лунь меня зовут. Лунь… эта Коровин.
С противоположной стороны тем же манером объявился другой мужик — низкий и плечистый.
Под суровыми взглядами воинов оба старосты поникли, словно дети перед отцом, в руке которого ремень. Наконец один из старост, тот, что был одет побогаче, начал мямлить какие-то объяснения:
— Ну… дык… эта… мы же как бы живем-то хорошо потому как пиво варим.
Наконец один из старост, тот, что был одет побогаче, начал мямлить какие-то объяснения:
— Ну… дык… эта… мы же как бы живем-то хорошо потому как пиво варим. Знаете небось пиво-то наше? В самый Киев отправляем его, всяк человек пьет да нахваливает. — В процессе рассказа мужик все больше смелел. — А все потому, что мы баклуши не бьем, а от петухов до темна работаем как проклятые. А эти вон, — он зло погрозил кулаком в сторону оппонента, — с другой стороны тракта, не делают ничего, брюхо солнцу показывают, работать не хотят. А теперь им, видите ли, завидно, что мы лучше их живем. Ну так оно и понятно, работать надо было, а не мух считать. Нам-то все равно, завидно им или нет. Так ведь они, поганцы, повадились: то в хмель наш коней своих запустят, а они потопчут да пообрывают все…
— Да каких коней?! — взвыл второй староста. — Там, вишь, цельный табун погулял, а где у нас столько-то? Мы на волах пашем! Бедные мы, — рванул он ветхую рубаху на груди, — неоткуда нам коней покупать! Ты ври, да не завирайся!
— А ну-ка не орать! — прикрикнула чародейка, видя, что драка вот-вот может возобновиться.
— Ну вот, так я говорю-то, — продолжил староста Лунь. — То коней запустят, хоть и чудно, в самом деле нету у них лошадей-то, то овин подожгут. А сегодня с утра что натворили! Просыпаемся мы и чего видим — половина чанов наших с солодом опрокинуты, а какие не опрокинуты, то в них, извиняюсь, насрано! И как после этого они прозываются? Убить их всех мало! — не на шутку разошелся староста, размахивая руками.
Народ за его спиной опять зароптал и заволновался.
— Сами небось своего пива налакались, да и в свои чаны нужду справили! — выкрикнул здоровенный мужик из числа противников пивоваров. — А Ждана со Званом так измордовали, так что те скоро в Ирий попадут!
— А Зорянку мою кто чести лишил? — поддержал его невидный мужичонка с окровавленной палкой в руке.
— А пусть не ходит в наши хмельники! — кинул кто-то из второй толпы.
— Досточтимый староста, — поспешила продолжить разговор ведьма, видя, что народ вновь собирается продолжить побоище. — Вам, как ответственному за порядок в селе, вместо того, чтобы устраивать битву, нужно было тиуну или даже боярину своему сообщить… А то, что вы творите, бунтом попахивает!
— Э-э-э, — промямлил староста ограбленной деревни. — Эта, слушаемся. Но мы не боярские, а церковные. Преосвященного Ифигениуса владение…
Второй староста, видимо недовольный расплывчатым решением, хватил шапкой об землю, но возражать не посмел, и народ начал молча расходиться.
Но не все…
На утоптанной земле лежали тела тех, кому было уже все равно. Два, три… десять. У одного разворочена грудь, у другого вспорот живот, у третьего размозжен череп.
Души их отправились к праотцам, к Богу (или богам — это уж кто как чувствовал и верил).
Возле тел уже собиралась причитающая родня.
Движимая все той же интуицией, которой в последние недели привыкла доверять, чародейка двинулась следом за старостой разоренных пивоваров.
Гавейн и Парсифаль, без звука поняв, что от них требуется, пустились за ней.
Лунь, бормоча под нос проклятия, почтительно замер в поклоне, когда дорогу ему перегородили все так же непонятная, но жуткая и даже на вид опасная женщина да еще и в сопровождении двух хмурых вояк.
— Значится так, почтеннейший, — обронила красавица. — А покажи-ка ты мне эти ваши чаны. Посмотрим, кто и что у вас там напакостил…
Гавейн, не спрашивая разрешения, втащил оторопевшего старика на коня.
— …Да, — по прошествии десяти минут бросила Файервинд, выходя из сарая и переступая через выбитую дверь. — Ты, старый козел, и впрямь ума лишился. Да так слону не насрать, не то что людям! Ох, молись всем богам, чтобы дело до преосвященного не дошло, а то определенно быть тебе в петле за бунт да смертоубийство!
О том, что этот самый преосвященный исчез неведомо куда, ведьма, естественно, умолчала. И не обращая внимания на рухнувшего на колени и жалобно причитающего Луня, вскочила в седло.
Догнав дружину, она молча пристроилась в хвосте колонны и погрузилась в размышления.