Дед Угрюм напротив — грубоватый, но вместе с тем вызывающий какую-то безотчетную симпатию. И еще что-то знакомое чудилось амазонке в нем.
Но вот жилище чем-то девушку угнетало. Было в обстановке нечто затхловатое. Какой-то убогий печальный непорядок во всем…
И еще — нигде нет ничего для хранителей очага, как это положено и у имперцев, и у прочих народов. Ни блюдечка молока, ни ломтика каравая в углу.
Тут как раз старуха схватилась за ушат, собираясь сгрести в него объедки, и тот печально треснул, рассыпавшись осколками по земляному полу.
Родислава заохала, сокрушаясь оттого, что некому проследить за порядком в дому.
— А скажи-ка, бабушка, неужто у вас в доме ларов… домовых то есть нету? У меня в Сераписе и то домовые за всей утварью домашней следят. Только не забывай им угощение оставлять, и все у тебя в исправности будет.
— Эх, внученька, — вздохнула бабка Родислава, смахнув ветхим рукавом невидимую слезу. — И у нас так было. Да вот издал князюшка наш указ: всем домовым столичным зарегистрироваться в энтой… тьфу ты, Перун-милостивец, в караульне Кукишевой, и на учет стать.
Да знак особый носить и в казну пошлину платить. А отколь у домовых деньги — им ведь и касаться до них нельзя!
Орландина пожала плечами.
Что-то подобное выдумал в свое время Атаульф Безумный, одним из своих последних указов повелевший всем, кто не мог доказать чистоту своей тевтонской крови на двенадцать поколений, выселиться в особые слободки да носить на одежде рыжие нашивки.
А поскольку доказать чистоту мало кто мог — за двенадцать колен-то, то, если бы не свергли психа, пришлось бы половине жителей мятежной Аллемании переселиться в гетто.
— Да мы бы и заплатили! — вступил в разговор дед. — Но домовые, известное дело, обидчивые — взяли да ушли… Так что… А теперь город в осаде. И все «соседушки» от навьев попрятались.
С улицы раздался стук колотушки. Кто-то решительно и нагло требовал впустить их в дом.
Угрюм выглянул в приоткрытое окошко.
— Мать Лада, оборони! — неумело перекрестился он. — Вот как раз этих из караульни и принесла нелегкая!
По тому, как поспешно он побежал отпирать, девушка догадалась, что, видать, репутация у служителей этого непонятного заведения недобрая.
В избу, пригнувшись, вошли двое — невысокий бородач в красном кафтане местного чиновника, и молодой, хотя и противный на вид монах.
— Мир вам, — бросил чиновник сквозь зубы. — Это ли дом торговца Угрюма и жены его знахарки Родиславы, кои в Ведьминой слободке обитают?
— Истинно так, — подтвердил Угрюм.
— А это кто у вас? — справился монах.
— А это племяшка моя, — торопливо бросил дед. — Приехала только что… В горах они живут, где Уж-город.
— Ну, раз племяшка… — равнодушно пожал плечами краснокафтанник. — Ты через какие ворота проходила?
Орландина ответила.
— Там искатель был? — И, видя, что девушка недопонимает, пояснил: — Ну, рамка такая.
— Было такое.
— Не звенел, не сиял? А, впрочем, что это я… Кабы что, не было б тебя здесь…
— Так чего тебе, служивый? — поинтересовался Угрюм.
— Во исполнение указа государя нашего Велимира от восьмого дня месяца травня сего года имею спросить — не привечаешь ли домовых незарегистрированных и вносишь ли плату за дружбу с нечистью? — осведомился приказной чин.
— Эх, милай… — вздохнул дед. — Нема у нас домовиков. Почитай месяц третий пошел, как нема! Как государь-то наш, чтоб его… боги оборонили, указ ентот огласил, так и не стало…
— Ежели уличу, — пробасил мытарь, — не обессудь, закон знаешь! Незарегистрированных домовых и нечисть прочую выявленную надлежит за пределы города выдворить, а самих хозяев да неплательщиков — бить батогами и сослать в деревни церковные на покаяние. Уразумел?
— Погоди, отец родной! — запричитала бабка Родислава. — Да как же это — ведь в указе насчет выдворения не было ничего!
— На сей счет, — почесал пузо чиновник, — разъяснение вышло от преосвященного Офиге… тьфу, Ифигениуса. Потому как ежели всякие народцы мелкие не хотят в книги писаться — стало быть то злодеи и энто… агенты сатаны, во!
— Да как же это?! — не унималась бабка.
Потому как ежели всякие народцы мелкие не хотят в книги писаться — стало быть то злодеи и энто… агенты сатаны, во!
— Да как же это?! — не унималась бабка. — Они ведь тоже души живые! Богами, то есть Всевышним созданные! Соседи, опять же таки…
— А про то, старая, мне думать не велено. Так князь-батюшка распорядился и к указу большую государеву печать приложил. А я, слуга смиренный, лишь волю его выполняю, — ответил мытарь, но ни смирения, ни сожаления в его голосе не ощущалось — И вообще, знаю я вас. Вечно затеваете козни бесовские. Полгода не прошло, как курочку, почему-то несущую золотые яйца, у вас изъяли. И вот снова под подозрение попали…
При упоминании о курочке старики переглянулись и горестно вздохнули.
— Ну ладно! — буркнул монах. — Некогда нам тут с вами лясы точить! Давай, Бородан, проведем этот, экзорсизмус, да пошли — нам еще две улицы сегодня проверить.
— Так начинай, брат Евлампий, снаряженье-то у тебя.
Монах извлек из-под сутаны чудной предмет — что-то вроде дощечки с мутным кристаллом и начал водить им вдоль стен. При этом внимательно следил за талисманом, ни на долю секунды не отрывая от него своих холодных прищуренных глаз.