— Ладно, — вздохнул я, — если ты думаешь, что так надо…
— Я не думаю, я знаю! — Решительно сказала она.
Остаток ночи я угробил на банальное физическое перемещение из тыла в авангард своей армии. Наверное, можно было просто совершить очередное чудо, или просто одолжить у Одина его крылатого коня, но я предпочел классическую инспекционную поездку — хотя бы потому, что я уже довольно давно не имел случая заглянуть в глаза своим волонтерам. Мои люди не спали, поскольку давно утратили эту привычку — они молча сидели у пылающих костров, и я видел, как их лица, осунувшиеся от внезапного предчувствия беды, начинают светиться улыбками облегчения, когда я проезжал мимо.
«Смотри и запоминай, дорогуша! — Сурово сказал я себе. — Они больше не пытаются бормотать твое имя вместо молитвы на все случаи жизни, они уже слишком хороши, чтобы напяливать на себя твои изображения, но эти ребята знают, что ты — их единственный шанс удержаться на краю пропасти, или — чем черт не шутит?! — взлететь, вместо того, чтобы катиться под откос… а может быть даже обнаружить, что никакой пропасти нет, и никогда не было! Не забывай об этом… и постарайся что-нибудь придумать, черт бы тебя побрал!»
На рассвете я увидел, что моя поездка закончилась: впереди меня простиралось совершенно пустое шоссе, залитое не правдоподобно розовым утренним светом. Я обернулся и увидел своих спутников. Мои «генералы», хмурый, как туча Один, весело перешептывающиеся Олимпийцы — я и не заметил, как они последовали за мной, но все к лучшему: они были рядом, и я понял, что ужасно этому рад. Мне предстояло что-то сказать своему войску, немедленно найти для них какие-то ободряющие слова — не успокоительную чепуху, которую обычно говорят обреченным на смерть, а что-то иное, я и сам не знал, что именно… Теперь я мог говорить не с каким-то абстрактным «человечеством», а со своими друзьями — какой-никакой, а все-таки выход!
— Нам всем было несладко этой ночью.
— Тихо сказал я. Впрочем, я не сомневался, что мой голос слышен каждому, кто хочет его услышать. — Я знаю, что вы ощутили, когда увидели восход почти полной луны — возможно, самый последний на нашем веку — потому что и мое сердце сжалось от тоски и тревоги… Мы дураки, ребята: нам следовало обрадоваться. Наше долгое путешествие подошло к концу, и это самая лучшая новость, на какую мы могли рассчитывать! Все становится на свои места. Мы наконец-то знаем, что у нас совсем нет времени — но его у нас не было никогда, с самого начала. Время, которое у нас якобы есть — самое лукавое из наваждений, и хорошо, что оно рассеялось, мы и так слишком долго позволяли ему нас дурачить… Все, что у нас есть — это одно-единственное мгновение, и уж оно-то по-прежнему в наших руках! Это мгновение может стать минутой слабости, или часом силы — все зависит только от нас.
Собственно говоря, нам нечего бояться: все будет так, как мы захотим. За последнее время вы научились множеству чудес, которые начинаются с этой нахальной магической фразы: «все будет, как я пожелаю!» — и я бесконечно рад, что так случилось.
Теперь нам прийдется научиться самому невероятному чуду: сделать морду тяпкой, нагло посмотреть в глаза судьбе и с максимальной убедительностью повторить эту универсальную формулу… У нас должно получиться, поскольку это единственный выход — и для вас, и для меня!
— И для тебя? Но разве ты — один из нас? — Я так и не понял, кто задал этот вопрос, скорее всего, никто не произносил его вслух, просто мои ребята уже давно ждали случая выяснить, что за дядя ими командует, и все их невысказанные вопросы наконец-то меня настигли.
— Наверное, я все-таки — не один из вас. — Честно признался я. — Но это не имеет никакого значения, ребята… вернее, я сам не имею никакого значения! Я бы мог состряпать отрешенное лицо и с пафосом провозгласить вам какие-нибудь ошеломительные соображения касательно собственной персоны. Но у меня нет времени корчить рожи и строить гипотезы на свой счет, поэтому обойдемся без великих откровений, ладно?
Давайте договоримся, что я — маленькое чепуховое чудо, которое с вами почему-то случилось, солнечный зайчик в темной комнате, пятнышко света, суматошное мелькание которого вызывает улыбку и свидетельствует о том, что где-то есть настоящее солнце. Я есть, пока кто-то играет с зеркальцем в темном углу… и наверное я исчезну, когда комната озарится настоящим солнечным светом.
Я почувствовал, что кладезь моей мудрости, и без того не слишком глубокий, окончательно иссяк, развернулся и поехал вперед. Моя армия последовала за мной, и я чувствовал, что каким-то непостижимым образом все-таки умудрился поднять их настроение — странно, я ведь, кажется, так и не сказал им ничего особенно обнадеживающего…
— Ты говорил правду? — Афина уже довольно долго ехала рядом со мной, и наконец решила нарушить молчание.
— Я? Да, наверное… Впрочем, я и сам не знаю. Спроси лучше у Гермеса: у твоего братца, как у всякого профессионального шулера нюх на чужое вранье…
— Ладно, неважно! — Нетерпеливо отмахнулась она. — Скажи: ты что, действительно можешь исчезнуть, как солнечный зайчик?