— Макс, ты что-нибудь понимаешь?
— Нет. — Гордо заявил я. — Я никогда ничего не понимаю. Причем от рождения!… Впрочем, в данном случае я все-таки догадываюсь, кто сидит в брюшке у этой селедочки. Сейчас оттуда вылезет дядюшка моей подружки Афины — Нептун, он же Посейдон, собственной персоной. Если верить Гомеру, у него скверный характер… Впрочем, не думаю, что он опаснее, чем его сумасшедшие родственнички! Скорее уж, наоборот.
— Хорошо, когда есть Макс! — Улыбнулась Доротея. — Ты все разъяснил, и сразу стало смешно: бог Нептун на субмарине — это надо же! Бред какой-то!
— Конечно, бред! — Фыркнул я. — А как ты хотела?!
Я неохотно оторвал свою задницу от песка, выпрямился и с удовольствием потянулся. А потом сделал несколько шагов к воде, навстречу нашему новому оппоненту. Честно говоря, я собирался просто сказать ему, чтобы убирался на фиг — не до него, дескать, сейчас. Но в последний момент я передумал: решил насмешить своих ребят.
— Десять, девять… — я старался говорить бесстрастным металлическим голосом оператора из Центра Управления Полетами, — пять, четыре, три, два, один — старт!
Субмарина послушно взмыла вертикально вверх, вода вокруг нее кипела и булькала — вернее, грохотала!
— Что ты с ним сделал, Али? — Изумленно спросил Мухаммед.
— Отправил его в космос. Извини, дружище: эта шутка не для тебя и, боюсь, не для князя. Вы-то никогда не смотрели по телевизору, как стартуют космические корабли, и вообще не знаете, что это такое…
— Он улетел вверх, к облакам? А он не потревожит Аллаха? — Осторожно поинтересовался Мухаммед.
— Не знаю. — Честно сказал я. — Надеюсь, что нет… Впрочем, если даже и потревожит — так им обоим и надо!
Я вернулся на свое место и задумался. «Надо бы все-таки разобраться с Олимпийцами.
Чтобы больше не было никаких недоразумений.
Не хочу я с ними воевать — а значит, не буду! А уж с Одином тем более… Нечего идти на поводу у дурацких предсказаний! — Решил я. — Сегодня же к ним и отправлюсь — чего тянуть?! Да и времени у нас почти не осталось. Не знаю уж, когда наступит этот чертов зимний солнцеворот, но подозреваю, что очень скоро…»
— О чем ты молчишь? — Робко спросила Доротея. — О чем-то важном, или о пустяках?
— Хороший вопрос! — Обрадовался я. — Разумеется, я молчу о сущих пустяках: ничего «важного» у нас уже не осталось…
— Может быть, нам пора идти? — Неуверенно предложила она.
— Может быть. — Легко согласился я. — Пошли, если хочешь… Кстати, у меня хорошая новость: сегодня у нас намечается привал на всю ночь — как в старые добрые времена.
Только Джинна не будет… впрочем, у нас уже давно каждый сам себе джинн!
Через несколько часов солнце устало взирать на творящиеся под ним безобразия и решительно поползло к северному горизонту — я уже давно заметил, что оно больше не считает своим гражданским долгом покидать небо непременно через традиционный западный выход. Мы остановились на ночлег: на эту ночь у меня были большие планы.
Я увидел, что впереди один за другим загораются костры — не думаю, что кто-то из наших действительно нуждался в тепле, но возможно, они просто полюбили часами смотреть на огонь?…
На сей раз я не стал укладываться спать, чтобы увидеть во сне амбу Афины и своих не то врагов, не то старых приятелей. Я просто дождался, когда луна разбавит своим молочным светом густую темноту ночи, и долго смотрел на эту небесную колдунью из-под полуопущенных век, пока все остальное — задумчивые лица моих «генералов», светлые силуэты наших дромадеров, которых мы, сентиментальные олухи, так и не потрудились превратить во что-то иное, яркие точки далеких костров и холодные бусинки еще более далеких звезд — не исчезло в белесом тумане. А потом туман рассеялся, я опустил глаза и увидел под своими ногами знакомую узкую тропинку, взбирающуюся наверх, к жилищу прекрасной сероглазой богини… Я был вынужден признаться себе, что выбрал довольно замысловатый способ преодолевать пространство — вообще-то, мне было бы вполне достаточно просто высказать вслух свое пожелание, и все совершилось бы само собой, без продолжительной медитации, лунного света, медленной замены одной реальности на другую и прочей книжной чепухи… Но я всегда был любителем чесать левое ухо левой же рукой, предварительно перекрутив ее вокруг шеи, как самый идиотский из шарфов!
Я торопливо пошел по тропинке, с удовольствием отмечая. что мое сердце больше не бьется о ребра, как перепуганный крольчонок о прутья клетки, и дыхание не учащается на крутом подъеме — это было приятное открытие. Честно говоря, до сих пор моя спортивная форма всегда заставляла желать лучшего…
* * *
— Сегодня у нас будет гость, Нике. — Сказал я, пряча за пазуху мешочек с рунами.
Афина ничего не ответила, только удивленно посмотрела на меня — дескать, «с чего ты взял?»
— Вот увидишь. — Пообещал я. — Мои руны еще никогда мне не лгали — еще чего не хватало!
— А что за гость? — Неохотно спросила она. — Это они хоть знают, твои хваленые руны?
Я не обратил внимания на ее непочтительный тон: на моей памяти нрав Афины всегда был тяжелым, а уж в последнее время он испортился окончательно, но я давно перестал на нее сердиться.
Исчезновение ее любимчика Улисса оказалось последней каплей, после этого Афина окончательно перестала улыбаться и целыми днями просиживала на пороге своего жилища, безучастно уставившись на бледное осеннее небо. «Если уж даже Улисс оставил меня, значит дела мои не просто плохи, а безнадежны. — Как-то сказала она мне, и прибавила:
— Улисс — великий хитрец, если уж он бежит с корабля, значит, на этом корабле не следует оставаться… и не потому даже, что корабль идет ко дну, просто он стал прибежищем потерявших удачу… У Улисса хватило бы мужества и благородства до конца оставаться на тонущем судне — но только вместе с настоящей Афиной. А настоящей Афины больше нет — от меня за версту смердит человечиной!» В тот день я не смог найти для нее убедительный возражений.