Теперь они слонялись на почтительном расстоянии от моей грозной персоны и буравили меня верноподданническими взглядами. Эти грозные дяди походили на стеснительных фанов какой-нибудь дурацкой поп-звезды: меня не покидало ощущение, что ребята собираются попросить у меня автограф, а еще лучше — лоскут от моей рубахи, чтобы хранить его в изголовьи всю оставшуюся жизнь — черт, не так уж и долго!…
— Нерон был дурак! — Задумчиво сказал кто-то за моей спиной.
— Почему? — Изумился я. Обернулся, увидел Анатоля и обрадовался: до сих пор этот парень почти всегда ухитрялся поднять мне настроение. — Садись рядом. — Я похлопал по теплому песку неподалеку от собственной задницы. — И объясни мне, ради всего святого: с чего ты вспомнил Нерона? Ты его только что встретил?
— Да нет, бог миловал. — Улыбнулся Анатоль. — Просто вспомнил… Ты ведь знаешь эту историю о том, как Нерон отдал приказ поджечь Рим? А потом созерцал сполохи пожара с холма и пытался сложить песню… — Я кивнул, и он продолжил:
— Я хочу сказать, что Нерон здорово ошибался, когда рассчитывал вдохновиться зрелищем горящего Рима.
Хорошему поэту вполне достаточно того Рима, который горит в его собственном сердце…
— А если ему просто хотелось увидеть, как горит Рим?
— УВИДЕТЬ, как горит Рим может только тот, кто горит вместе с Римом, а не тот, кто взирает на это с холма. Есть же разница!
— Есть. — Согласился я. — А с чего это ты его вспомнил?
— Можно сказать, что сегодня я сам впервые «оказался в горящем Риме». — Вздохнул он. — Прежде я был таким же дураком, как Нерон… Видишь ли, я тоже думал, что «смотреть с холма» — вполне достаточно!
Потом Анатоль ушел, мечтательно сказав, что собирается поспать. Я мог только позавидовать: упрямец Морфей по-прежнему не желал одарить меня своими милостями… Больше меня никто не беспокоил, даже Мухаммед не заявился: видимо он расстелил свой коврик для намаза и бурно общался с Аллахом, которого сам же когда-то и выдумал. Джинн, вероятно, находился где-то поблизости, но ничем не выдавал своего присутствия. Так что я мог сколько угодно наслаждаться одиночеством, жрать его большими ложками — лишь бы не захлебнуться!
Незадолго до рассвета я услышал тихое поскрипывание песка где-то в темноте.
Так что я мог сколько угодно наслаждаться одиночеством, жрать его большими ложками — лишь бы не захлебнуться!
Незадолго до рассвета я услышал тихое поскрипывание песка где-то в темноте. Мой щит хранил спокойствие, он даже не дрогнул — значит, ко мне приближался не враг.
Выразить не могу, как это меня радовало: признаться, я все время ждал нового визита своих индейских недоброжелателей. Их неторопливость была хорошим подарком, но меня она даже настораживала. Что толку? Смерть тоже не слишком торопится на свидание с каждым из нас, иногда она демонстративно медлительна, и мы начинаем надеяться, что она вообще никогда не появится на нашем пороге, но однажды она все-таки приходит…
Я обернулся и увидел невысокого мужчину средних лет — из тех неприметных ребят, чью внешность можно описывать десятками неуверенных предложений, но поток слов так и не даст никакого представления об их облике. Мой незнакомец был обладателем самого заурядного из человеческих лиц: оно не было ни красивым, ни уродливым, и самое главное — оно не было запоминающимся. С таким парнем можно познакомиться и провести в его обществе несколько часов, а на следующий день вы не узнаете его, столкнувшись нос к носу у входа в подземку… «Один из летчиков — так, что ли? — Неуверенно подумал я. — Пришел ко мне, чтобы заявить, что предпочитает летать на каком-нибудь «фантоме», а не на музейном «мессере» времен Второй Мировой… Оно и понятно: я еще удивляюсь, что до сих пор никто не забастовал. Это же только бедняга Геринг думает, что снабдил своих ребят последним словом авиационной техники!» Впрочем, я уже тогда понял, что никакой это не летчик — просто мне позарез требовалась хоть какая-то, пусть притянутая за уши, зато разумная и успокоительная версия происходящего. Очень уж не хотелось думать, что один из индейских богов принял неприметный человеческий облик, чтобы нанести мне очередной дружеский визит, да еще и умудрился как-то усыпить бдительность моего чуткого щита… Моя правая рука совершенно самостоятельно опустилась на рукоять ятагана, мускулы напряглись, перенося вес тела на ступни и колени — поза, в которой я сидел прежде, осталась почти неизменной, но теперь, чтобы вскочить на ноги, мне понадобилось бы короткое мгновение, а не несколько тягучих секунд.
— Я не враг. — Поспешно заявил незнакомец. Очевидно, мои машинальные приготовления к возможной драке не ускользнули от его внимания.
— О'кей, не враг, так не враг. — Согласился я. — А кто ты, в таком случае? — В этот момент я наконец-то понял, что так насторожило меня в этом незнакомце: я был готов поклясться, что он — не из моего войска. Понятия не имею, откуда взялась такая уверенность: я с самого начала знал, что он не один из моих людей — просто знал, и все тут!
— Я — тот, кого когда-то звали Улиссом. Думаю, тебе знакомо это имя, правда?
— Правда. — Удивленно ответил я. — Ты — Одиссей? Который из книжки? С ума сойти можно!