Теперь счет отпущенного нам времени велся не на дни, а на часы, и я ощутил ледяной холодок ужаса на собственном затылке — черт, а я-то думал, что навсегда расстался со способностью испытывать страх!
Впрочем, я его действительно не испытывал: страх просто стоял за моей спиной, он был где-то рядом, и с его присутствием приходилось считаться…
— Теперь уже скоро, да? — Тихо спросила Доротея.
— Читаем чужие мысли и не краснеем? — Улыбнулся я.
— Нет, просто я тоже посмотрела на небо. Это полнолуние будет последним, да?
— Да. — Коротко ответил я.
— Время — страшная штука. — Жалобно сказала она. — Его нельзя отменить, правда? Даже если очень хочется… Оно идет, и все тут, убаюкивает нас своим ритмичным ходом, и мы начинаем думать, что так будет всегда… но однажды непременно наступает момент, когда выясняется, что его больше не осталось, и все закончилось — именно для меня, а не для кого-то другого, не для безликой статистической единицы, смерть которой не может ни огорчить, ни напугать, на даже насторожить…
— По крайней мере, у нас еще есть целая ночь, и еще день, или даже два — не такая уж она круглая, эта луна! — Мягко сказал я. — В сутках двадцать четыре часа — а сколько это минут, Дороти? Сколько секунд, каждая из которых может стать вечностью?
— Не для нас. — Тихо откликнулась она.
— Что — не для нас?
— Вечность не для нас. — Печально объяснила она. — Мы закончимся, Макс. Я уже почти знаю, как это будет…
— Ничего ты не знаешь! — Сердито сказал я. — И я ничего не знаю, и даже мой работодатель Аллах понятия не имеет… Так что притормози с траурными маршами, ладно?
Все-таки нахально округлившаяся луна и наша грустная беседа выбили меня из колеи, и не только меня. Я загривком чувствовал, как переменилось настроение в моем огромном войске: среди нас поселилась тревога — наверное, что-то в этом роде происходит с домашними животными перед землетрясением: им чертовски хочется убежать, но беззаботные хозяева и не думают открывать клетку… Анатоль совсем перестал улыбаться и куда-то зашвырнул свой плеер — ему вдруг расхотелось слушать музыку. Мухаммед изнурял себя молитвами — какое-никакое, а все-таки лекарство от страха! — а в редкие свободные минуты старался устроиться поблизости от меня: кажется, мое присутствие его здорово успокаивало. Князь Влад вообще не отходил от меня ни на шаг — оставалось радоваться, что мне не хочется в туалет, а то с него бы сталось потащиться за мной и туда… Один часами сидел над своими рунами, и на все мои расспросы отвечал только сумрачным взглядом своего единственного глаза. Зато Олимпийцы пребывали в радужном настроении: в последнее время их дела пошли на лад, а все остальное их совершенно не интересовало, по крайней мере, пока. Впрочем, Афина быстро заметила перемены.
— Что происходит, Макс? — Удивленно спросила она. — Твои люди теряют свой дух. Это плохо.
— Плохо. — Флегматично согласился я.
— Надо что-то делать! — Требовательно сказала она. — Прямо сейчас, пока дурные предчувствия не стали их новой привычкой. Завтра может быть поздно!
— Твоя правда. — Удивленно согласился я. — Спасибо, Паллада… А что делать-то? У тебя есть идеи?
— Тебе нужно напомнить своей армии, что у нее по-прежнему есть полководец. — Улыбнулась она. — Люди есть люди, Макс. Ты очень хотел сделать их свободными и могущественными — настолько, чтобы они могли обойтись без тебя… и у тебя почти получилось, как это не удивительно! Но сейчас им очень трудно. Неизвестность дышит им в затылок, земля уходит из-под ног… Будь великодушен, напомни им, что они не одиноки! Пообещай им защиту и покровительство, а если сам не веришь, что это возможно — наври им с три короба, все лучше, чем ничего…
— Я попробую.
Неизвестность дышит им в затылок, земля уходит из-под ног… Будь великодушен, напомни им, что они не одиноки! Пообещай им защиту и покровительство, а если сам не веришь, что это возможно — наври им с три короба, все лучше, чем ничего…
— Я попробую. — Вздохнул я. — Защитник из меня тот еще, конечно! Ладно, попробую что-нибудь наплести — думаю, они так хотят мне поверить, что поверят любой ерунде, бедняги…
— Ты совсем не знаешь себя, Макс. — Тихо сказала она. — С тех пор, как я здесь, я все время чувствую себя под твоей защитой — никогда прежде мне не доводилось испытывать это чувство, даже стоя за спиной у Зевса, можешь мне поверить!
— Спасибо на добром слове. — Печально улыбнулся я.
— Но это правда. — Упрямо сказала Афина. — Если ты захочешь, все переменится, вот увидишь!
— Сначала надо бы найти того, кто сможет поднять настроение мне самому. — Печально признался я. — Мне ведь тоже тревожно, Паллада. Хочешь узнать секрет? Я не хочу сражаться с чудовищами, не хочу спасать мир от гибели, и уж тем более — умирать…
Если уж на то пошло, я хочу сидеть в своем любимом кресле, пить чай с лимоном и смотреть по телевизору очередную серию новой комедии с Роуэном Аткинсоном — это все!
— Минута слабости может случиться у каждого. — Афина осталась совершенно равнодушна к моим откровениям. — Мало ли, чего тебе вдруг захотелось — это не имеет никакого значения… Твоя сила все еще при тебе, ее нельзя выплеснуть, как суп из тарелки, поэтому будь добр, возглавь свое войско!