Поэтому я просто молчал и ждал: что теперь?
— Теперь тебе предстоит один официальный визит. — Деловито сообщил мой собеседник.
— Тебя ждет Сфинкс: она уже давно стережет твое оружие…
— «Она»? — Удивленно уточнил я. — А разве Сфинкс женского пола?
— Ну да, а какого же еще? — Рассеянно удивился Аллах. Немного помолчал и добавил — как мне показалось, довольно виновато:
— Вообще-то, эта сумасшедшая кошка совершенно помешалась на своей любимой игре в загадки, но это не беда. Может быть, она тебя убьет — что с того? Ну, останется у тебя 665 жизней вместо 666 — тоже мне, проблема…
— Я не люблю, когда меня убивают. — Вяло возразил я.
— Но у тебя еще никогда не было такого количества жизней в запасе. — Резонно заметил Аллах. — Кроме того, вполне может случиться так, что ты отгадаешь ее загадку: время от времени они бывают такими легкими — даже не верится! Одним словом, ты как-нибудь выкрутишься…
— А что потом? — С замирающим сердцем спросил я.
— Потом — по обстоятельствам… Может быть тебе прийдется отправиться в Медину, чтобы призвать Мухаммеда, наступив на его могилу, а может быть он сам тебя найдет…
Одним словом, сам увидишь. — Он пожал плечами. — Только сделав первый шаг, можно приступить к следующему, так что… Ладно, все улажено, так что теперь я, пожалуй, могу попрощаться — с тобой, и с этим великолепным Миром, заодно!
— Попрощаться? — Удивился я. — Но вы собирались как-то передать мне свое могущество, и эту загадочную «связку ключей» от человеческих сердец…
— Они и так уже принадлежат тебе, с самого начала. — Улыбнулся он. — Просто до сих пор у тебя не хватало пороху переворошить свои кладовые — ты бы здорово удивился, если бы узнал, на что может наткнуться человек, принимаясь за ревизию собственного имущества!
— А мои 666 жизней? — Недоверчиво спросил я. — Сомневаюсь, что они всегда были при мне: я всегда очень остро ощущал собственную смертность… может быть, слишком остро!
— Твои 666 жизней? Да, действительно, чуть не забыл! — Виновато согласился Аллах.
Рассеянным жестом взял со стола пепельницу, внимательно посмотрел на темно-синие шестерки на ее дне, а потом неожиданно сильным, молниеносным движением запустил пепельницу точнехонько в мою голову.
Рассеянным жестом взял со стола пепельницу, внимательно посмотрел на темно-синие шестерки на ее дне, а потом неожиданно сильным, молниеносным движением запустил пепельницу точнехонько в мою голову. Разумеется, я не успел уклониться! Последнее, что я запомнил — это его неестественно красивое бледное лицо, перекосившееся в бесшабашно веселой, но вполне зловещей ухмылке…
* * *
Я открыл глаза и огляделся. Под моими ногами искрился светлый песок, над головой пронзительно синело небо. Наверное, было жарко, но в моем теле произошли какие-то необратимые изменения: о жаре я знал только теоретически, мои ощущения равнодушно молчали. Я посмотрел на ослепительно-белый шар, застывший в зените, и понял, что солнечный свет больше не заставляет меня щуриться: я мог бы часами смотреть на безжалостно пылающее светило, если бы мне вдруг почему-то показалось, что это необходимо… Со мной что-то было не так, вернее, со мной все было НЕ ТАК, и мне это чертовски нравилось — по крайней мере, пока.
Потом я произвел беглый осмотр собственного тела, чтобы окончательно выяснить, как обстоят дела со мной, любимым. Дела обстояли довольно странно. Я сидел на теплом камне, словно специально созданном заботливой природой в полном соответствии со всеми тайными пожеланиями моей задницы.
Ни одно из многочисленных мягких кресел, с которыми мне доводилось иметь дело на протяжении своей жизни, изобилующей короткими, но нежными встречами с удобной мебелью, не шло ни в какое сравнение с этим изумительным камнем!
Потом я с удивлением обнаружил, что мои плечи укутаны ярко-зеленым плащом — где-то я уже видел этот дикий оттенок! Еще через мгновение я вспомнил, что в пальто такого же цвета был одет странный незнакомец, сообщивший мне, что он и есть Аллах — похоже, парень любезно одолжил мне свое барахлишко… Я тут же вспомнил и все остальное: нашу бредовую беседу, его сомнительное предложение касательно моей военной карьеры, мои вялые попытки отвертеться от собственной судьбы и драматический финал нашей своеобразной «планерки»: круглую белую пепельницу, стремительно летящую по направлению к моей горемычной роже.
Воспоминания не вызвали у меня никаких эмоций — только ленивую, равнодушную мысль о том, что вообще-то мне свойственно испытывать разного рода эмоции. Я вяло подумал, что в соответствии с традиционным сценарием «смятения чувств» мне следовало испугаться, потом — рассердиться, а потом вспомнить о совершенно восхитительной жизни, которая была у меня в последнее время, с ужасом осознать, что она закончилась — скорее всего, безвозвратно! — и взвыть от боли и отчаяния. Я немного подождал и понял, что представления не будет: ни страха, ни гнева, ни, тем более, отчаяния.
Бедняги Макса, все еще способного испытывать все эти неземные переживания, больше не было, а если он и имелся в наличии, то тихонько сидел в самом темном уголке моего сознания и молчал в тряпочку. Впрочем, оно и к лучшему…