убийство сельского старосты или тиуна княжеского и боярского платилось по 12 гривен, за простого холопа, равно как за холопа, принадлежащего
простому человеку, смерду, платилось только пять гривен; за ремесленника и за ремесленницу, за пестуна и за кормилицу платилось опять 12 гривен,
за женщину рабу — шесть. За вред, причиненный холопом, отвечал господин; если холоп осмеливался бить свободного человека, то, по уставу
Ярославову, лишался жизни. В Русской Правде находим положение, что за убийство чужого холопа без вины убийца платил господину цену убитого, а
князю — 12 гривен продажи, пени, как за всякую порчу, истребление чужой собственности; как видно, господин имел право безнаказанно убить своего
холопа, как безнаказанно мог истребить всякую другую свою собственность. Произведения или приобретения раба составляли собственность его
господина. Холоп не мог быть свидетелем при следствии дела; при нужде позволялось сослаться на закупа. Кроме означенных состояний, встречаем еще
особый разряд людей под именем изгоев. Из одного позднейшего свидетельства узнаем, какие люди принадлежали к этому разряду: сын священника, не
умеющий грамоте, холоп, выкупившийся из холопства, наконец, задолжавший купец. Из этого видим, что изгоем вообще был человек, почему либо
немогущий оставаться в прежнем состоянии и не примкнувший еще ни к какому новому.
Князья были призваны для правды вследствие того, что особные роды не могли беспристрастно разбирать дела при враждебных столкновениях своих
членов; не было у них правды, говорит летописец. Как разбирались роды, нам неизвестно, но, без всякого сомнения, между ними бывали случаи
мирного разбирательства и соглашения, и эти случаи служили примером; но эти случаи, как видно, были довольно редки, большею же частию
столкновения оканчивались враждебно — восстанием рода на род, что и повело к мысли о необходимости третьего судьи. Если поэтому главное значение
князя было значение судьи, разбирателя дел, исправителя кривд, то одною из главных забот его был устав земский, о котором он думал с дружиною,
старцами городскими, а после принятия христианства с епископами; и вот Ярославу I приписывается подобный писаный устав, под именем Русской
Правды. Название Русской Правды получил этот устав как видно для отличия от уставов греческих, которые по принятии христианства имели такое
сильное влияние на юридический быт Руси. Русская Правда первыми строками своими напоминает нам о древнем быте племен, как представляет его
летописец; но в то же время указывает и на изменения, происшедшие в этом быту после призвания князей. При родовом, особном быте главная
обязанность родичей состояла в защите друг друга, в мести друг за друга; и если целый род, как бы он ни был обширен и разветвлен, составлял
одно, один союз под властию одного родоначальника, то все члены его, в каких бы ни было степенях, имели одинаково эту обязанность. В Русской
Правде установлено, что в случае убийства родственник убитого должен мстить убийце; но эта обязанность ограничена известными ближайшими
степенями родства — знак, что родовой быт начал уже ослабевать, что распространению родовых отношений уже положена преграда. По Ярославову
уставу, в случае убийства брат должен был мстить за брата, отец за сына и, наоборот, дядя за племянника с братней и сестриной стороны. В случае
если не было местника в означенных степенях родства, то убийца платил князю пеню, виру, смотря по значению убитого, был ли то муж княж, или
слуга княжий, которого способности князь дорого ценил, или простой человек: в первом случае убийца платил двойную виру (80 гривен), во втором —
простую (40 гривен); за женщину платилось полвиры.
В случае
если не было местника в означенных степенях родства, то убийца платил князю пеню, виру, смотря по значению убитого, был ли то муж княж, или
слуга княжий, которого способности князь дорого ценил, или простой человек: в первом случае убийца платил двойную виру (80 гривен), во втором —
простую (40 гривен); за женщину платилось полвиры. Так, спустя полтора века после призвания князей в судном уставе еще сохранена месть, родовое
самоуправство, остаток родовой особности, самостоятельности; но при этом мы видим, во первых, что родовая месть ограничена ближайшими степенями
родства, во вторых, что в случае отсутствия родича мстителя убийца должен вознаградить общество за убийство одного из его членов. Но если
правительство брало с убийцы денежную пеню, денежное вознаграждение, то было ли в обычае, что родич мститель мог отказаться от своего права
мстить убийце, взяв с него денежное вознаграждение? На этот вопрос Русская Правда не дает нам ответа; из ее молчания позволительно предположить,
что подобные соглашения были малоупотребительны, могли считаться постыдными для родичей: у германцев они имели место, но не всегда: так, в одной
саге читаем, что отец, отвергая денежный окуп за убийство сына своего, говорит: Я не хочу моего убитого сына носить в денежном кошельке. Обратив
внимание на большую крепость родовой связи у наших племен в описываемое время, чем у германцев, можно допустить, что подобные чувства были у нас