оковах, чтоб не вздумал уйти опять. Феодосий остался и по прежнему ходил в церковь; но в церкви обедню служили не так часто, как бы ему
хотелось, — по недостатку просвир; Феодосий стал печь просвиры. Мать оскорбилась таким занятием сына, бранила, била его и заставила уйти в
другой город; здесь он приютился у священника и по прежнему пек просвиры. Мать нашла его и тут и взяла назад домой; но другие с большим
уважением смотрели на дивное поведение молодого человека; городской посадник дал ему средство удовлетворять своей благочестивой склонности,
позволил ему жить у своей церкви. Феодосию было мало беспрепятственной молитвы, мало рубища, в котором он постоянно ходил, отдавая лучшее платье
нищим, он надел вериги. Мать увидала по случаю кровь на белье сына, нашла, что это от вериг, и сорвала их с яростию с плеч Феодосия, который уже
после не мог надевать их. Наконец, борьба между стремлением к христианскому подвижничеству и уважением к родительской власти кончилась;
пораженный евангельскими словами: Иже любит отца или матерь паче мене, несть мене достоин, Феодосий решился во что бы то ни стало покинуть
материнский дом и ушел в Киев, чтобы вступить в один из тамошних монастырей. Но какие это были монастыри, видно из того, что ни в один из них не
приняли Феодосия, явившегося в виде бедного скитальца; не такие монастыри нужны были Феодосию и новорожденной Руси. Феодосий нашел, наконец,
убежище по своему желанию: он нашел пещеру Антония. Сын! — говорил ему Антоний, трудно будет тебе жить со мною в этой тесной пещере: ты еще
молод.
Но под видом юноши перед ним стоял муж, окреплый в борьбе, претерпевший столько тесноты в просторе, столько лишений в довольстве, что
никакая теснота и никакие лишения не были для него более страшными. Антоний принял Феодосия; подвиги обоих мы еще увидим в следующем периоде.
Показав, как юная русская церковь приготовлялась действовать в лице представителей нового поколения, уже воспитанного в христианстве, мы
обратимся теперь ко внешнему образу церкви, ее управлению и средствам. Еще во времена Олега греки полагали в России особую епархию, шестидесятую
в числе подведомственных константинопольскому патриарху; с принятия христианства святым Владимиром в челе церковного управления стоял
митрополит; первые митрополиты были избраны и поставлены патриархом константинопольским, последний, Иларион — собором русских епископов. Кроме
митрополита, упоминаются епископы; как видно, епископы были в Новгороде, Ростове, Чернигове, Белгороде, Владимире Волынском, вероятно были и в
других городах. Ближайшие к Киеву епископы собирались в этот город: нужно было их присутствие около новообращенной власти, деятельность которой
они должны были теперь направлять согласно с новыми потребностями общества. Мы видели сильное влияние епископов относительно земского устава при
Владимире; митрополит Иларион прямо говорит о частых советах Владимира с епископами, говорит, что князь с великим смирением советовался с ними,
как установить закон среди людей, недавно познавших господа. При таком значении духовенства, когда епископы являлись необходимыми советниками
князя во всем, касающемся наряда в стране, при таком их влиянии трудно предположить, чтобы круг деятельности их оставался неопределенным и чтоб
это определение не последовало по образцу византийскому; вот почему так трудно отвергнуть уставы о церковных судах, приписываемое святому
Владимиру и сыну его Ярославу. Эти уставы, естественно, должны быть составлены по образцу церковных уставов греко римских; но так как состояние
обоих обществ — греко римского и русского в описываемое время было различно, то и в церковных уставах русских мы должны необходимо встретить
различие от церковных уставов греко римских; в обществе греко римском отношения семейные издавна подчинялись гражданским законам, тогда как в
русском, новорожденном обществе семейство оставалось еще неприкосновенным; но церковь по главной задаче своей — действовать на нравственность —
должна была прежде всего обратить внимание на отношения семейные, которые по этому самому и подчинялись церковному суду. Так, например,
нарушение святости власти родительской в римском праве предоставлено мирскому суду, а в уставе святого Владимира — церковному, равно тяжбы между
сыновьями умершего о наследстве и тяжбы между мужем и женою об имении. Справедливо замечают также, что статьи об опеке и наследстве, находящиеся
в Русской Правде, большею частию заимствованы из греко римского законодательства, перешедшего в наше мирское законодательство посредством
духовенства. Повреждение церквей и могил в том виде, как оно определено уставом святого Владимира, мы не найдем в греческих законах, ни в
гражданских, ни в церковных, потому что такого рода преступления были только местные русские. Вследствие также юности общества церковь на Руси
взяла под свое покровительство и суд над людьми, которых значение было тесно связано с религиею, например, просвирню, паломника, прощенника
(человека, исцеленного чудом), людей, которые содержались при церквах и монастырях для подания помощи страждущим, пришлецов, которые, вероятно,