— Ты иди, иди… Тебе надо ехать. А я тут буду сидеть. Не бойся, я все сделаю для твоего сына.
В самолете Анна Филипповна была снова наедине с фотографиями Костика. Вот он, совсем малютка, у дверей роддома. Она держит его, завернутого в одеяльце, и оттуда выглядывает лишь частичка лица. А рядом растерянно улыбаются ее родители. А вот ему десять месяцев. Он стоит, храбро держась за сиденье стула.
Она подолгу рассматривала каждую из них и, улыбаясь, вспоминала все подробности, при которых были сделаны снимки. Вот ему двенадцать. И они вдвоем на лыжах. А вот — через неделю после того рокового вечера. Ему шестнадцать, и они снова на лыжах. Освещенные солнцем, стоят вдвоем у сосны, слегка опираясь на палки. Она специально захватила фотоаппарат и попросила проезжающего мимо незнакомого человека, чтобы он их снял.
Тогда было счастье, а сейчас — расплата. Что тут скрывать: Бог видит все. Она, она одна все подстроила, и она виновата во всем. Только расплатился за ее счастье, за ее грех самый дорогой человек — Костик.
Она виновата кругом. И в тот вечер, когда все решилось, и потом, когда ей нравилось видеть в нем взрослого мужчину. А бедный мальчик так старался соответствовать.
— Анечка, мне предлагают работу в фирме, — сказал он. — Только говорят — надо перейти на вечерний.
Сейчас, в самолете, эти его слова прозвучали словно рядом. И Костик, живой, красивый, любимый, тоже стоял рядом.
Эти слова надо было услышать тогда! А она думала про свой фильм о Соловках. И что-то ответила ему весело. Она первый раз оставляла его одного надолго, и Костик торопился совершить мужской поступок.
Не было бы ее греха, не было бы и армии.
Это ее грех, это она — грешница, совратившая своего сына. И это ей должно было достаться возмездие, а не ему.
— Костик, милый, за что? — шептала она, прижимая фотографии.
И его изображение, его голос были реальнее, чем все, что она видела и слышала в эти два дня.
По привычке, а точнее, уже по рефлексу, войдя в подъезд, она потянулась к почтовому ящику. Там что-то белело. И безумная, неожиданная мысль озарила ее на мгновение. Вдруг все, что случилось, — неправда.
Вдруг все, что случилось, — неправда. Костик не погиб. Он даже не ранен. На той пленке был несчастный, но чужой человек — не ее сын. А на холме она и вовсе никого не видела. Да, там валялись куски тел. Но то были чужие тела! Сын же ее жив. Командование части разобралось и послало домой телеграмму, которая обогнала ее самолет. И может быть, даже Костик сам скоро прилетит к ней, как доказательство глупого и трагического совпадения. И она обнимет его. Она даже ощутила тепло и силу его тела.
Улыбаясь, готовая встретить счастье, Анечка открыла почтовый ящик и вынула сложенный пополам листок. Похоже, это и в самом деле была телеграмма. Анечка развернула его, но буквы печатного текста опять разбегались, множились, и ей никак было их не соединить. Она поняла, что это была вовсе не телеграмма. Наконец Анечка прочитала очередное послание:
«Анна Филипповна. Хватит крутить мочалку. О чем договаривались, или сегодня вечером, или никогда. Если до ночи не найду посылочку, кадры отдаю в прессу».
Листок выпал из рук, и она не стала нагибаться за ним, просто брезгливо перешагнула. Чуда не произошло. А без живого Костика все ее страхи были мелкими и ненужными. И никаких денег она добывать не станет. Ради кого — ради этого шантажиста? Ради типа, который столько времени держал ее здесь, в городе, на коротком поводке, когда она давно должна была лететь к сыну!
Анечка словно споткнулась об эту мысль и замерла. Лифт остановился на ее этаже, двери распахнулись, и ей надо было выходить на площадку. Внизу чей-то нетерпеливый голос требовал освободить кабину, а она стояла внутри, прислонясь к деревянной стенке, и обдумывала эту самую мысль. Наконец Анечка шагнула к своим дверям. Лифт лязгнул и недовольно пошел вниз.
Вот кто виноват в том, что все случилось! Если бы не он, она бы улетела к Костику, командиры дали бы ему короткий отпуск для встречи с матерью, и он бы не попал на эту высоту. Она должна была заслонить его от беды и так бы сделала, если бы не этот тип, не его шантаж.
Ведь она же собиралась так сделать, уже договаривалась!
Да, у них была грешная любовь. Но она никому не приносила несчастья. Это было личное дело их двоих. И больше ничье. А потом вмешался этот тип. Вот кто убийца ее сына!
Она ходила по квартире и все делала автоматически, не переставая думать о шантаже.
Неожиданно позвонили в дверь. Второй раз Анечка уже не надеялась на чудо. Но теперь она подумала о шантажисте. Ему не терпится получить свои баксы, и он осмеливается ломиться уже не в почтовый ящик, а прямо в квартиру. Она взяла большой кухонный нож, которым прежде они с Костиком резали хлеб, и пошла на звонок.
Что ж, сейчас он свое и получит. Ей теперь ничего не страшно, потому что ничего и не надо больше от этой жизни.
Анечка резко распахнула дверь, готовясь всадить нож мгновенно в тело шантажиста, как только он перед ней появится.
Но это была пожилая соседка.
— А я звоню, звоню. Уж решила, что вас нет. Объявление-то сорвали, так я так обхожу всех жильцов.