— У меня и нет такой мысли, — вставил Николай.
— Это мы будем проверять. Самовольные отлучки, прогулы на работе — тоже недопустимы. Иностранный язык знаете? — вдруг, помягчев, спросил он. — У вас тут написано, что год работали в Голландии. Там какой язык?
— По-английски говорю более или менее свободно.
— Станете два раза в неделю заниматься с моим хлопцем. Он в десятом классе. С ним раньше уже занимался профессор. Что смотрите? Настоящий, из Герценовского, тоже условник, у нас и такие люди отбывают наказание. Неделю назад освободили. Теперь вот вы прибыли. Справитесь?
— Постараюсь.
— Добро. Скажу, чтоб поместили как раз на его место. Станете выполнять правила, прилежно работать, будем отпускать на выходные домой. Полтора года промчатся — и не заметите.
Полтора года промчатся — и не заметите. Кроме кандидата наук, какая у вас профессия?
— Никакой.
— Значит, разнорабочий. Ладно. Пойдете у нас туда, где лепят кирпичи.
В чем-то майор оказался прав. Если дни первого месяца тянулись в этой полутюрьме как в замедленном кино, то потом заполненные одними и теми же занятиями недели помчались стремительно.
Когда-то, может быть в позапрошлом веке, поблизости от поселка, а стало быть и комендатуры, обнаружили залежи красной глины. Песок тоже был рядом — на нем росли сосны. В результате тогда же, в незапамятные времена, какой-нибудь ушлый купец основал кирпичный завод, который и питал с тех пор окрестные стройки. Скорей всего, поселка, и уж тем более комендатуры, в те годы и в помине не было. Они взросли при заводе, чтобы обеспечивать его людскими силами.
Но с наступлением свобод жители поселка стали перебираться в город, и теперь завод жил и даже процветал только благодаря тем, кого, наоборот, не по своей воле, власть перемещала сюда из города.
Внутри огороженной территории стояли два длинных двухэтажных барака из потемневшего от времени красного кирпича. Они были построены из того же самого материала, который здесь выпускался и теперь, только лет на сто раньше. Строил здания первый владелец завода, чтобы разместить в них квартиры для рабочих Главные места в тех квартирах занимали грандиозного размера кухонные плиты, облицованные белым кафелем. Комнатки же были невелики.
Несколько лет назад все внутренности бараков осовременили: убрали плиты, переставили перегородки, и в результате получились двухкомнатные квартиры со своим душем, крохотной кухней и туалетом. В каждой такой квартире помещалось по десять человек условно осужденных, которые сами следили за всем порядком.
— Ваша квартира номер четыре, двухкомнатная, второй этаж, — сказал Николаю комендант из таких же, как он, осужденных условно. — Там в первой комнате свободная койка. Пойдемте в каптерку, получите белье, одеяло.
Его соседями оказались школьный повар, допустивший отравление завтраком, водитель троллейбуса, задевший чужой «мерседес» и спрятавшийся сюда от братвы, а также парикмахер, которого клиентка стала приглашать домой для любовных свиданий, но однажды их застал муж, и, чтобы спасти клиентку, ему пришлось изображать квартирного вора. За что он и был наказан.
Был еще молчаливый человек по кличке Студент, постоянно читающий детективы.
Все мужики подобрались спокойные и, что важно, почти непьющие.
— Эта койка давно тебя ждет, на ней раньше профессор отдыхал, хороший человек, — сказал пожилой, основательный водитель троллейбуса. — Значит, так, чтоб ты сразу знал. Убираемся по очереди, по неделям. Дежурный встает на пять минут раньше и кипятит чайник.
Несколько нюансов из частной жизни
Солнце бывает жарким, палящим. А бывает тихим, ласковым, нежным. Примерно так было у Анны Филипповны с теми несколькими мужчинами, которые время от времени возникали за эти годы в ее жизни.
После института она попала в детскую библиотеку. А так как свое дело она любила, то через год ее повысили — сделали заведующей залом научно-популярной литературы. Потом она стала главным библиотекарем. А потом стала директором.
Коллектив библиотеки был женским. Мужчины являлись только в образе сантехника, пожарного инспектора или родителя, пришедшего записать ребенка. Эти самые родители иногда и становились ее мужчинами.
Отчего-то все они скоро желали оставить свою семью и жениться на Анечке.
И тогда Анна Филипповна сама оставляла их.
— Дура! — каждый раз выговаривала Ленка Каравай. — Пробросаешься своим счастьем. Костик вырастет, с кем ты тогда останешься?
— С ним! — говорила Анна Филипповна как о деле решенном. Она и в самом деле не могла представить свою жизнь без него.
— Ты думай, что говоришь! — сердилась Ленка. — Парню скоро девушку надо будет привести!
Сама она уже дважды успела сходить замуж и прицеливалась к третьему.
Первый раз Анна Филипповна заметила, что Костик подсматривает за ней как за женщиной, когда ему было лет тринадцать.
Может быть, он и прежде этим занимался, да она не знала. А тут вдруг обнаружила, что сын выстроил целую систему зеркал, чтобы видеть все, что происходит за спиной, когда она переодевается, а он за письменным столом якобы делает уроки.
Ей смешно тогда стало: только что она возила его в коляске и носила всю ночь на руках закутанного в одеяло, когда у него была простуда и поднималась температура, только что он, испугавшись идти в школу с незнакомой учительницей, умолял, вцепившись в ее руку: «Анечка, учись вместе со мной!» И его с трудом оторвали, чтобы отвести с классом.