— Я думал, он уже улетел. Значит, он после конгресса задержался?
— Не знаю, задержался или снова прилетел, — недовольно проговорил директор. — Главное — что просится к нам, точнее к тебе. Какой-то хочет поставить эксперимент. — И директор протянул факс из президиума Академии наук. — Ты его точно не приглашал? И ничего ему не обещал?
— Павел Григорьевич, куда я его могу пригласить? Не в Беленцы же?
— Слушай! А это мысль! Это отличная, конструктивная мысль! Свози его в Беленцы.
Пусть ощутит нашу специфику… Во всей полноте. Он как? Не слишком дряхлый, выдержит?
— Да вроде бы ничего. Но условия там сейчас какие…
— Нормально. Тепло, электричество есть. А где он еще будет с тобой ставить эксперимент? Только сам. Значит, решили: я отбиваю факс, а ты узнай подробности и скажи там ребятам, чтоб «Бураны» готовили.
В тот день, когда в мурманском аэропорту Николая Николаевича встретил директор на двух машинах, многое в его жизни стало стремительно изменяться.
В одной машине приехала главный бухгалтер с двумя охранниками, в другой был Чекмезов с водителем.
— Это у тебя в ней деньги? — встревожено спросил директор, удивленно взглянув на небольшую сумку, которую Николай Николаевич нес через плечо.
— Тут, — ответил, улыбаясь, Николай, похлопав себя по боку. Он не ожидал такого почетного караула.
— Мать моя, они что, в баксах?!
— Непотопляемая валюта.
Разговор происходил в дальнем пустом углу аэропортовского зала, и все же сзади их прикрывали два серьезных охранника. Встречали бы они его тогда в Шереметьево.
— Так, — сказал, подумав, директор. — В баксах я у тебя не приму. А если они фальшивые? Сам подумай, как я тогда отчитаюсь? Ты их хотя бы там, у себя в Ленинграде, проверил?
— Их проверяли.
— Ой, Горюнов, подставляешь ты меня! — И директор повернулся к бухгалтерше: — Сходите спросите от моего имени этот их аппаратик для проверки валюты. У них наверняка есть.
Директор был в Мурманске человеком известным и мог просить многое. Даже служебное помещение им выделили через пять минут.
Они сидели у стены на стульях, когда Николай Николаевич, вовсе не испытывая смущения, разделся до пояса и освободился от японской нейлоновой сумки. Бухгалтерша медленно, одну за другой, стала просвечивать купюры.
— Не спешите, смотрите внимательно, время у нас есть, — призывал директор.
Николай Николаевич хотя и был уверен в деньгах — с какой стати мафии подсовывать поддельные, — но все равно ощущал волнение, пока шли первые десять-пятнадцать бумажек. Потом директор, не выдержав, прервал общее молчание:
— Ну что у вас там?
И бухгалтерша будничным голосом проговорила:
— Вроде бы все в порядке.
— Вроде бы или точно?
— Павел Григорьевич, вы же знаете, точно даже Центробанк не всегда может определить. По показаниям — обычные хорошие доллары.
— Ну добро, тогда проверьте еще десяток, а потом сосчитайте всю сумму. Ты их пересчитывал, там куклы не было? — снова заволновался директор.
— Дважды пересчитал, — признался Николай.
— Ой, Николай Николаич, ну, подставляешь ты меня!
Минут через сорок, после препирательства бухгалтерши с директором насчет того, надо ли ей оформлять приходный ордер и как это лучше сделать, они тронулись в путь. Впереди ехала бухгалтерша при деньгах и охранниках, следом в «Волге» на заднем сиденье — директор с Николаем.
— Приказ о твоем назначении завлабом лежит у меня на столе, — говорил тихо, доверительно Чекмезов. — После обеда народ получит деньги, а вечером ко мне заходи.
— После обеда народ получит деньги, а вечером ко мне заходи. Поговорим о подробностях.
Они в это время проезжали как раз мимо той трансформаторной будки, железные двери которой Николай завязывал буксирной веревкой, когда они вместе со странным попутчиком Алексеем закрывали там двух неудачников бандюганов. Теперь двери будки были слегка приоткрыты. И Николай вспомнил, что поблизости, где-то сбоку от дороги, странный попутчик закопал «Калашниковы». Но сейчас, слава Богу, все было засыпано свежевыпавшим снегом.
Слух о том, что Горюнов сумел отыскать сбежавшего директора школы и вытряс из него деньги, по институту распространился мгновенно, как только бухгалтерша, сопровождаемая охранниками, скрылась в своем кабинете. Вероятно, она и приложила свою руку, а точнее, телефонную трубку к скорости разбегания этого слуха, потому что директор был молчалив, как глыба. Но стоило бухгалтерше звякнуть двум-трем подругам о благополучном прибытии долга, как через полчаса уже знали все.
Николай Николаевич превратился на некоторое время в героя. С ним здоровался, ему улыбался каждый, кто встречался в длинном институтском коридоре. Некоторые подходили и, понимающе улыбаясь, спрашивали:
— Слушай, о подробностях я не говорю, но ты ему хоть рожу начистил?
— Ну что ты, — отвечал Николай Николаевич, — мы же воспитанные люди!
— И он тебе так сразу выложил? Всю сумму? У него там банк, что ли?
— Этого я не знаю. Я ему позвонил, он принес деньги и извинился. Да, забыл: и просил передать привет мурманчанам.
О подлинных подробностях и в самом деле лучше было помалкивать. Это он знал сам, об этом сказал и директор, когда шофер подвозил их уже к институту: