Скоро девицу выписали, и Андрей остался без собеседников. Делиться сведениями о своем даре с посторонними он не желал.
Неизвестно, сколько бы еще времени продержали его за решетками в дурдоме, если бы не происходил разгар перестройки. Перед гражданами страны Советов один за другим распахивались смрадные казематы секретов тоталитарной власти. И когда выяснили, как по приказу той самой власти психиатры поступали с инакомыслящими, двери психбольниц широко распахнулись на выход и образовали совсем узенькую щелочку на вход.
По новым правилам больному, чтобы попасть на лечение под жуткие удары шоковой терапии, полагалось самому вызывать «скорую помощь» и долго убеждать врачей в своем психическом нездоровье.
Так Андрей снова оказался на воле.
Оказаться на воле вовсе не значило вернуться в институт. А Парамонов желал именно этого. Но это в других местах он мог выдавать себя за жертву тоталитарного режима, сподвижника генерала Григоренко — знаменитого правозащитника, запертого в психушку. Однако институтскому начальству новые порядки были не указ. Начальство считало, что врач с диагнозом «шизофрения» не менее опасен для общества, чем террорист.
И тут ему помогла та самая девица с Петропавловки.
В год всеобщей свободы, когда любой смертный мог почти бесплатно создать какой угодно фонд и партию, она придумала фонд защиты птиц. И получила деньги от западных доброхотов.
Теперь, когда она время от времени уверяла собеседников, что является птицей и летает, чтобы выбрать экологически безопасное место для гнезда, никто не мчался немедленно к телефону и не вызывал «скорую». Наоборот, эти ее слова принимали как милый шарм. У нее была родственница в Перми, которая трудилась в тамошнем медицинском институте.
— Какая тебе разница, где получить диплом, — втолковывала девица Парамонову. — Корочки везде одинаковы.
Так Парамонов оказался в Перми. Там он закончил институт, не пытаясь больше оживлять доставленные трупы. И там начал работать в свежеоткрывшемся кабинете психоневрологической помощи. А скоро к нему переехала и девица.
— Достали меня мафиози, рэкетиры, чиновники! — ругалась девица. — Каждому отстегни! Раньше переспишь с кем надо — и привет! А теперь им только отсчитывай. А уж на зеленые они сами купят кого захотят для траханья!
Эта девица скоро стала для Андрея Бенедиктовича Парамонова тем же, кем была Хадиджа для Магомета и Крупская для Ленина.
А уж на зеленые они сами купят кого захотят для траханья!
Эта девица скоро стала для Андрея Бенедиктовича Парамонова тем же, кем была Хадиджа для Магомета и Крупская для Ленина. Она его и надоумила открыть частное предприятие — Центр психического здоровья.
Привет от Левы
Николай Николаевич включил компьютер, чтобы посмотреть электронную почту и обнаружил неожиданное послание:
«Милостивый государь Николай Николаевич!
Не согласились бы Вы помочь в небольшом деликатном деле? Нам бы хотелось, чтобы Вы поделились с нами сведениями о первой семье господина Чекмезова. Особенно по поводу его сына. Сведения могут быть любыми — забавными, экзотическими, печальными. Здесь нет мелочей. Главное же — их полнота. Будем чрезвычайно благодарны за быстрый ответ.
С сердечным приветом,
Ваш Лев».
С господином Чекмезовым, директором института, Николай Николаевич разговаривал за несколько минут до включения ноутбука. Он как раз решил посмотреть е-мэйл, выйдя из директорского кабинета. Хорошо, что еще на химии после пропажи компьютера он догадался выставить входной пароль. Эту виртуальную штуку может, конечно, взломать любой мало-мальски опытный хакер. Однако таких в мурманском институте вроде бы не было.
Николай Николаевич стер текст сообщения, оставив лишь электронный адрес. О первой семье директора он не знал ничего, кроме того, что она когда-то была.
Похоже, слова Андрея, который возил его в Псков, начинали сбываться. Иначе с какой бы стати псковскому Леве, а точнее его смотрящему, интересоваться первой семьей директора.
Ждал же Николай Николаевич электронного послания вовсе не от псковской мафии, которая, хоть и помогла ему вернуть в институт долг, была ему абсолютно неинтересна. А если точнее, он старался забыть все детали этой поездки, никому о ней не рассказывал, словно ее не было. Но вот же — Псков прорезался сам.
Николай Николаевич ждал письма из питерского Ботанического института, чтобы получить кое-какие разъяснения.
Минут двадцать назад ему позвонила по местному телефону Людочка, Людмила Викторовна из директорской приемной, которая подчеркивала теперь прямо-таки братско-сестринские отношения.
— Николай Николаевич, дорогой, — пропела она, — тебя просит зайти на минутку Павел Григорьевич. Сейчас сможете? Я ему передам.
Вот так. Еще недавно она отвечала ему с ледяной вежливостью. А теперь он стал для нее дорогим.
— Ты, что ли, этого американца к нам пригласил? — спросил директор, едва Николай Николаевич показался в дверях его кабинета.
— Какого? — удивился Николай.
— Фредерика Бэра.
— Конечно нет. — Николай не знал, радоваться ему или пугаться.
— Факс из президиума Академии, просят обеспечить прием. Тут и твое имя есть.