— Жена сейчас встретит? — спросил Андрей. — Хотите позвонить? — И он протянул трубку.
Вика ответила сразу, едва он набрал номер.
— Коля, ты где, с тобой ничего не случилось? Ой, как хорошо, что ты звонишь!
— Я уже в Питере. Сейчас еду по Московскому. У меня все в порядке, — радостно сообщил он. — В полном. — Он секунду помолчал, потом подумал, что голос у Вики какой-то чересчур усталый, и спросил: — Как Димка?
— Плохо. Ночью был приступ и недавно. Я договорилась насчет экстрасенса.
— Что, тоже сын болеет? — сочувственно поинтересовался Андрей, когда Николай Николаевич вложил трубку ему в протянутую руку.
Ночью был приступ и недавно. Я договорилась насчет экстрасенса.
— Что, тоже сын болеет? — сочувственно поинтересовался Андрей, когда Николай Николаевич вложил трубку ему в протянутую руку.
— Да. Аллергическая астма.
— У всех, я вижу, свои заморочки. А у моей — полиомиелит. Родилась здоровая девчонка, до шести лет ничем не болела, а потом — хлоп! И прививку вроде бы делали. Теперь я ее из дому на руках выношу. Такие вот примочки.
— Да, — сочувственно отозвался Николай. — Страшнее всего бессилие, когда не знаешь, чем помочь!
— Во-во! Лучших профессоров обошли. Баксы пачками разлетались. В общем, чего-то там, конечно, лечат. Но, говорят, лучше в Израиль или в Америку. Денег надо — до кучи! Может, через год повезу, если собрать удастся.
Они уже въезжали на Рубинштейна.
— А то давайте я вас до квартиры эскортирую, — предложил Андрей, остановив машину около подворотни. Въехать во двор мешала куча из снега и льда, собранная дворниками.
— Ничего, дойду, — храбро отказался Николай Николаевич. — Спасибо вам за все. Удачи. И здоровья. — Он стал уже выбираться из машины, как вдруг в последний момент снова сел и спросил: — Андрей, я вам, честно, ничего не должен?
— Да вы чего?!
И Николаю Николаевичу показалось, что Андрей даже смутился.
— Я ж сказал, Псков — зона наших интересов. За все платит моя структура.
— Тогда еще раз спасибо за все.
— Я постою тут минут пять. Если что заметите, ну мало ли чего, сразу назад, я прикрою…
Николай Николаевич вытащил сумку и вошел в темный двор. Может быть, слова Андрея насторожили его, а может, и в самом деле в атмосфере двора ощущалось что-то подозрительное. Какие-то две фигуры стояли в углу и молча курили. Там не было ни дверей, ни окон, и что им там было нужно — непонятно.
— Мужик, сколько времени? — спросил один из стоящих, не поворачивая лица.
И Николай Николаевич с трудом удержал себя, чтобы не метнуться назад, к Андрею.
— Половина седьмого, — сказал он дружелюбно и прошел в проем к лестнице.
На лестнице на уровне второго этажа было темно. И вроде бы тоже кто-то топтался. По крайней мере, какое-то шевеление оттуда слышалось.
«Лучше быть две минуты трусом, чем всю жизнь трупом», — вдруг вспомнил он поговорку и стал подниматься наверх, в темноту. И все же в случае чего он приготовился драться до последнего. Руками, ногами, зубами. Когда он ступил на площадку второго этажа, за дверями басовито залаяла собака и в темноте одна за другой под ногами прошмыгнули кошки. Следующий этаж был их.
«Это как же себя чувствуют те, у которых много денег всегда?» — подумал он, подойдя к своей двери.
Когда-то, в другую эпоху, когда Николай Николаевич собирался в Гронинген, директор сам записал в его записную книжку свой домашний телефон.
— Ежели что экстраординарное — звони не задумываясь.
Это была одна из высших степеней доверия. В институте все знали, что тех, кто самолично пытался переговорить с директором по его домашнему телефону, он немедленно обрывал и рекомендовал записаться на прием у секретаря. То были иные времена, когда Николай поднимался на волне успеха и мурманская городская газета уделила ему аж целую страницу под шапкой «Научной молодости — цвесть», а в институте поговаривали о том, что после возвращения его очень хотят видеть замом по науке.
То были иные времена, когда Николай поднимался на волне успеха и мурманская городская газета уделила ему аж целую страницу под шапкой «Научной молодости — цвесть», а в институте поговаривали о том, что после возвращения его очень хотят видеть замом по науке. И хотя это место его не манило, такие разговоры было приятно слышать.
С тех пор как все в его жизни рухнуло, Николай ни разу не пытался позвонить директору домой. Но сейчас, пожалуй, случай был самый что ни на есть экстраординарный.
— А-а, Горюнов, — сказал директор так, как будто они расстались минут двадцать назад. И поинтересовался ворчливо: — Ну что там у тебя? На конгрессе ты вроде бы выступил.
— Я хочу сказать, что выполнил все поручения.
— Какие еще поручения? Что там несешь? Я тебе не давал никаких поручений. Опять с тобой что-нибудь стряслось?
Николай вспомнил, как после первого разговора со следователем просил директора прислать бумагу, которая подтверждала, что тот самый злополучный четыреххлористый углерод Николаю был заказан институтом. Вроде бы директору это ничем не грозило. Но он сделал вид, что не понимает, о чем речь.
«Забоялись, а жаль. Такой документ мог бы изменить весь ход процесса», — говорил адвокат.