Жизнь у соседей оказалась на редкость малоинтересная. Он скоро бы бросил это занятие как не оправдавшее себя и снял бы у них дорогостоящие гляделки, если бы не одна из квартир. Та, в которой проживала Аня Костикова с сыном. Увиденное там стоило всех его затрат. Ну тихонюшка с добрым обволакивающим голосом!
Вот уж где черти водились!
Иногда он наслаждался впрямую, так сказать, живым репортажем. А иногда — записывал, оставляя еще и на потом. Так у него получилось несколько полнометражных фильмов. Со вздохами, стонами и всем, что им сопутствует.
Однако мысль о пяти штуках запала ему в душу совсем недавно. После бесед с кардиологами насчет матушкиной операции. И вот же, вроде бы начинало светить!
Туда, где лепят кирпичи
В здании районного суда собрались мужики-автомобилисты из соседних с бедолагой домов. И жена умершего вместе с дочкой.
— Будем драться до последнего, — говорили автомобилисты. — Человеку благодарность надо выдать за очистку общества, а не судить.
— И все, что было, продал, — жаловалась жена. — Дочке подруга с работы купила новую куртку. Так он по дороге из школы подошел, снял ее и пропил.
Но так говорили они в коридоре. Судья же их слушать не пожелала, как не имеющих отношения к обстоятельствам дела.
— Лучше бы шли они по домам, — косясь на них, шептал в перерыве адвокат, — иначе вкатят вам убийство с помощью заранее подготовленных средств.
Прокурор потребовал наказания в восемь лет, адвокат говорил долго, занудно и то просил проявить снисхождение и ограничиться годом, то вовсе отрицал состав преступления и предлагал оправдать.
Приговор прозвучал как выстрел — три года условно.
— Поздравляю, — говорил, радостно улыбаясь, адвокат. — Полтора года проведете на химии и вернетесь в нормальную жизнь. Советую кассацию не подавать, а то ведь могут и прибавить.
Вика заплакала, едва объявили приговор, Не могла остановиться и плакала, уткнувшись лицом в мокрый платок.
Ему же казалось, что весь этот ужас происходит с кем-то другим. Что еще минута-две, он стряхнет с себя все, что происходило в эти месяцы, и засядет за работу.
Только работу ему теперь назначали другие люди. И они отправили его под Выборг на кирпичный завод, в спецкомендатуру номер шесть.
Сколько раз он вспоминал всевозможные классические фразы типа: «Где суд, там и неправда», «От сумы да от тюрьмы не зарекайся», «Суд — это машина, и она переезжает каждого, кто под нее попадает, невзирая, прав он или не прав». И еще напоминался абсурдистский роман Кафки под названием «Процесс». Николаю он всегда казался бредовой фантастикой, а теперь с его судьбой творили похожий бред.
И все же продолжал надеяться на победу здравого смысла. Да и в самом деле, если бы покойный не растворитель, который невозможно перепутать с водкой, а, скажем, отвертку бы проглотил? Неужели и тут дело довели бы до суда?
— Поймите, им нужен процент раскрываемости. Основное количество преступлений остается нераскрытым, а им необходимо отчитываться.
Основное количество преступлений остается нераскрытым, а им необходимо отчитываться. Вы и повышаете их процент, — внушал адвокат. — С вами станут разговаривать в спецкомендатуре. Бога ради, не говорите, что не согласны с решением суда. Сразу запишут, что не желаете встать на путь исправления, — напутствовал адвокат. — Лучше скажите, что искренне признаете свою вину и всей душой раскаиваетесь в содеянном. Без этого вам срок не скостят.
Все так и было. Поселок под Выборгом, куда Николай доехал на дряхлом, времен полета Гагарина в космос, автобусе, назывался Ленинец-2. Где находился Ленинец-1 и был ли вообще такой, Николай так и не узнал. За все полтора года. Дорогу к комендатуре номер шесть местный мужичок показал ему сразу и дружелюбно.
А дальше Николай увидел высокий забор с колючей проволокой наверху, скрипучие металлические ворота и кирпичный домик — контрольно-пропускной пункт с вертушкой внутри.
Лысоватый круглолицый майор, время от времени поглядывая на Николая, перелистал его личное дело и спросил:
— Ну, как теперь думаете жить? Все так же ваньку валять или станете исправляться? Вроде бы столько лет вас учили, кандидат наук…
— Постараюсь примерным поведением загладить свою вину, — выговорил Николай заранее выученную фразу. Прозвучала она неискренне, но майору вряд ли хотелось вдаваться в психологические глубины.
— Вот то-то и оно, что вину. А что же на суде отказывались признаваться?
— Ошибался, — ответил Николай, чувствуя себя полным дураком.
— Выпиваете часто?
— Нет. Даже не курю.
Майор удивленно поднял голову от личного дела:
— Это вы мне бросьте! Закодировались, что ли?
— Да нет. Просто с рождения не пил и не курил.
— Ну, при рождении-то мы все. — И майор ухмыльнулся. — Ладно, я еще не раз буду с вами разговаривать. Вы ведь наверняка надеетесь, что вам уменьшат срок до половины. Для этого надо немного, но кое-кто, наоборот, вместо того чтоб к воле стремиться и встать на путь исправления, уходят от нас на зону.
— Я на зону не хочу, я хочу как раз на свободу.
— Правила у нас легкие. — И майор стал перечислять правила. — В двадцать три — вечерняя поверка. После нее быть только в общежитии. Распивать спиртные напитки или там ширяться — недопустимо. Всякие там заточки, кинжалы, тем более огнестрельное оружие — чтоб и мысли не было.