— Как это не он делал работу! — обиженно закричала жена Иннокентия. — А по-вашему, кто еще? — Этот крик ее был уж очень скандальным.
— А по-вашему, кто еще? — Этот крик ее был уж очень скандальным. От него поморщились даже те, кто сидел в президиуме. — Да он месяц над этими листами корпел, пока все нарисовал! И я ему сама бумагу выбирала. У меня чек сохранился. Или, может, скажете, что это вы их рисовали?
— Молчи, Женя, молчи! Ты ничего не понимаешь! — замахал на нее руками Иннокентий.
Но уже поднялся гвалт. Кто-то из молодых кандидатов громко свистнул. Остальные хохотали. И только Николай с ужасом смотрел на Иннокентия.
У того вдруг странно посерело лицо, потом он сделал несколько неуверенных шагов от досок с таблицами в сторону двери и, выронив указку, стал оседать на пол.
Так получилось, что Николай оказался рядом с ним первым и, сдвинув узел галстука, расстегнул ему пуговицы на рубашке. Он же и помогал переносить его в соседний кабинет на старинный кожаный диван. Он и вдувал ему по методике «рот в рот» воздух.
Иннокентия увезли на «скорой» с диагнозом «инфаркт». И кроме бедной жены в больнице после реанимации его опять же навещал только Николай.
Иннокентий плакал и просил прощения:
— Коль, я можно сказать, с Богом встретился! Прости, а, Коль!
— Да ладно, ладно, поправляйся лучше, — отмахивался Николай.
— Не, честно, Коль, прошу тебя по старой дружбе, не держи на меня зла!
«Хороша старая дружба!» — хотелось с горечью ответить Николаю, но он молчал и в общем-то все простил.
Директор был в те дни в Москве. А когда вернулся, вызвал Николая в кабинет.
— Ну, что вы там опять накуролесили? — В голосе его явно слышалось неудовольствие.
— Где? — удивился Николай.
— Где-где, — передразнил директор. — На ученом совете! Или вы еще где-нибудь отличились? Весь институт только про вас и рассказывает. Не могли раньше выступить? Обязательно надо было до ученого совета доводить?
— Я же в Беленцах…
Получалось, что он, Николай, еще и должен оправдываться за то, что у него стырили диссертацию.
— Знаю, что в Беленцах. Или там глухой лес, телефона нет? Я каждый месяц счета подписываю. Могли бы сигнализировать.
— Я не знал…
— Вы не знали, кто-то еще — тоже не знал или специально подставил. А как мне теперь быть? Увольнять его прикажете? Так у него инсульт.
— Инфаркт. Я только что от него из больницы…
— А вам-то зачем туда ходить? За сатисфакцией, что ли?
— Да нет, совсем наоборот. Мы с ним помирились. Я ему сказал, что все прощаю…
— Ну и как он там? Выкарабкается? Мне еще не хватает слуха, что мы на ученом совете людей затравливаем. Он же прямо у досок загремел, во время заседания?!
— Да…
— Вот вам и да. Снимать я его, пока он болеет, не буду, да и не имею права. А когда выздоровеет, сами с ним разбирайтесь. Я за каждым сотрудником ходить и подсматривать за его рабочими записями не могу. Откуда мне было знать, что он все это у вас передрал? Ну нашептывали иногда. Так мне столько за день нашептывают! Вы-то сами молчали. Могли хотя б намекнуть! Ладно, — закончил директор. — Я как раз пробил в Москве одну ставку ведущего, с сентября.
Подпишу на вас приказ. Идите, работайте.
Иннокентий в больнице задержался надолго: инфаркт был обширным. Потом его перевели в санаторий. Из санатория вернули снова в больницу. Все те летние и осенние месяцы Николай по-прежнему был единственным из сотрудников, кто его навещал.
— Не противно вам ходить к этому идиоту? — спрашивал его кто-нибудь время от времени.
И Николай Николаевич в ответ лишь смущенно улыбался.
И снова Николаю позвонила секретарша директора.
— Николай Николаевич, дорогой!
Забавно все-таки, что теперь он для нее стал дорогим. Спустя время может превратиться и в брильянтового.
— Василий Григорьевич просит показать план приема господина Бэра.
План был расписан и отпечатан на компьютере. Николай вошел с ним к директору и увидел двух скромно сидящих в уголке на стульях молодых людей.
— А-а, Горюнов! — сказал директор так, словно не он три минуты назад его вызывал. — Очень кстати. Тут по твою душу пришли. — И он кивнул на посетителей. — Ну, вы пока побеседуйте, а я пройдусь по лабораториям.
Николай Николаевич еще не успел умом понять, что за люди его дожидаются, как уже напрягся. И не напрасно. Люди показали красные корочки. На фотографиях в форме они выглядели значительнее. Один был капитаном, другой — старшим лейтенантом.
— Вы давно из Ленинграда вернулись? — спросил капитан.
— Три дня назад. — Николай старался не выдавать напряжения, но уж очень ему не хотелось рассказывать о том, как возвращался долг.
— Ну и как северная столица? Бурлит?
— Не знаю… Я ведь на конгресс ездил.
— Летали, — поправил старший лейтенант.
— Да, летал.
— У вас там семья Жена, сын, — показал свою осведомленность капитан. — Интересный был доклад на конгрессе? Вас ведь одного делегировали от института.
— Да нет, подавали заявки человек десять. Но оргкомитет выбрал мою тему.
— Николай Николаевич, мы, собственно, к вам за помощью, — решил перейти к делу капитан. — У вас машина, «Жигули», первая модель?
— Да.
— И вы на ней ехали в аэропорт, когда улетали в Петербург?