— Я воткнул ему в задницу твою шпильку! — сказал Тилод.
— Это было единственное место, куда ее можно было воткнуть! А что он подпрыгнул — не удивительно: шпилька довольно длинная!
— Он быстр и хитер, как сиргибр! — Эйрис покачала головой.- И так же свиреп, как хорахш!
— И наверняка перебил кучу народа, прежде чем подох! Кстати, о сиргибрах: ты говорила…
— Погоди, скоро увидишь их сам! — Эйрис погладила зодчего по руке.- Они тебе понравятся!
IV
«А было так: жил на земле Конга свободный и сильный народ, чье имя потерялось в веках. И правил народом тем великий и сильный повелитель-дракон. И был он так велик и грозен, что сила его встревожила богов. И объединились боги. И сошли на землю Конга. И губили беспощадно землю его и народ его. И вскричала земля Конга великим криком. И крови было пролито столько, что земля превратилась в грязь. И пал в битве великий и сильный повелитель-дракон. Пал, но не умер. Ибо такова была его сила, что ни боги, ни древнее Зло не смогли свести его в Нижний Мир. И был тогда погружен в сон повелитель… И упрятано его тело в месте Гибели так, чтобы никто из живущих не смог отыскать и разбудить его. И даровали тогда боги тем из людей, кто выжил, новых повелителей — соххоггоев. И заповедали пить чашу страданий и повиноваться им до тех пор, пока не восстанет из небытия Спящий. И память о том запечатлеть на гербе Конга и всех знаках власти. Но сказано было еще: настанет день, когда чаша переполнится и страдания конгаев прольются на землю благословенного Конга. И смешаются с древней пролитой кровью, и вскипит эта кровь, и содрогнется твердь, и падут горы. И восстанет от сна повелитель-дракон. И грядет он, разбуженный, и повергнет он в страх людей, и побегут они в ужасе, хотя и не в облике дракона придет он, а родится вновь в месте Гибели. И отцом его будет Повелитель Камня, а матерью — Повелительница пламени. И обликом будет он юн и прекрасен, но не добр, а гневен, и гнев его — праведен. И сойдет он на землю Конга, и опрокинет чашу страданий, и вернется в Благословенный Конг счастливое время. Только недолго оно продлится, потому что придет вместе со Спящим древнее Зло, сотворенное богами, чтобы там, в древности, повергнуть повелителя-дракона. И освободится Зло, и обрушится на Мир. И начнется битва, финал которой неведом, но ведомо, что не одну лишь Черную Твердь затронет она, а все земли Мира. И время повернет вспять…»
Легенда о Спящем драконе
Юг. Гибельный лес. Тысяча двенадцатый год по летоисчислению Империи.
Черный глаз, блестящий, круглый, с любопытством глядел на бегущую по ветке крысу. Второй глаз следил за руками Тилода, и именно этот глаз был главным. Крошка-сиргибр пошевелил ноздрями и распахнул пасть, выпрашивая еду. Тилод взял из корзины очередной кусок мяса и бросил его в эту пасть, похожую на вместительный пенал, оснащенный двумя рядами острых зубов. Челюсти сомкнулись, с хрустом переломив попавшуюся кость.
Ящер был совсем молоденький, лишь пару месяцев назад выбравшийся из яйца. Мясо он заглатывал, судорожно дергая гладкой зеленой головой, на которой только-только начали проступать коричневые отметины — те, что заалеют, когда сиргибр войдет в силу. Глядя, как он ест, Тилод почувствовал комок в горле. Казалось, ящер подавится и задохнется. Но сиргибр так глотал с самого рождения, когда крохотный, размером чуть больше пса-следопыта, мокрый и жалкий, вывалился из кожистой скорлупы в руки Тилода. Теперь же крошка-сиргибр ростом догнал «приемную мать», но вел себя по-прежнему подобострастно: ходил по пятам, заглядывал в глаза, приседал, поводя из стороны в сторону толстым хвостом. А когда Тилод наконец обращал внимание на своего питомца, широко открывал рот. Прожорлив оказался ужасно. Зато набив брюхо так, что оно, раздувшись, напоминало винный бочонок, становился ласковым и сонным.
Прожорлив оказался ужасно. Зато набив брюхо так, что оно, раздувшись, напоминало винный бочонок, становился ласковым и сонным. Бережно обнимал зодчего передними лапами,- когти даже у такого малыша могли вспороть человека не хуже кинжала,- трогал черным влажным языком.
Эйрис была права: детеныши страшных хищников Лона были очаровательны. Взрослые же ящеры, те, что старше двенадцати лет — поумнее пардов и не менее послушны. Беспокоиться прирученные сиргибры начинали лишь проголодавшись, но и тогда ни за что не тронули бы ни одного из Охотников. Однако это распространялось только на Народ. Выпущенные в джунгли, они тут же превращались в стремительных и беспощадных убийц. Пара десятков сиргибров рыскала вокруг лагеря по ночам, пожирая все живое крупнее крысы. Даже хорахш, который вдвое превосходил размерами сиргибра, предпочитал не связываться со свирепой стаей. Разумеется, характер ящеров, выросших в лагере, отличался от характера диких сиргибров. Те, кстати, тоже редко нападали на Черных Охотников. Хватало ума поискать добычу менее опасную. Приручаемые же, едва вылупившись из яиц, приобретали «родителя» из Охотников, а сами яйца «обрабатывались» Натро, Диргом и двумя другими колдунами Народа.
Хорошо различая людей, причем больше по запаху, чем с помощью зрения, сиргибры, даже взрослые ящеры, не стеснялись клянчить еду не только у «матери», но и у любого знакомого человека. Зато со своим малышом Тилод мог запросто бродить по Вечному Лону, зная, что крошка-сиргибр станет защищать его от любой опасности.