И без того смуглое лицо Тилода загорело дочерна под небом Юга. Но не загар изменил его внешность, а то, что черты его лица как будто осветились изнутри. В холодных глазах засияла юношеская удаль, губы, прежде плотно сжатые, то и дело растягивались в белозубой улыбке, а сам он щурился, как сытый пард.
Свернув на улицу, что вела к храму Морской богини, но не дойдя до храма шагов двести, Тилод остановился:
— Вот мой дом! — сказал он Эйрис.
Женщина окинула взглядом изящное двухэтажное строение с садом на крыше; с выгнутыми наружу, как шпангоуты корабля, резными колонками, что поддерживали навес над террасой второго этажа.
— Сад совсем запущен! — недовольно сказал Тилод.- Я сделаю Сантану выговор!
— Только попробуй! — Эйрис ткнула кулаком в широкую спину зодчего.- Если ты посмеешь испортить нам встречу…
— Молчу! — улыбнулся Тилод и, наклонившись, поцеловал ее в щеку.- Никаких замечаний! Клянусь! Тебе нравится мой… наш дом?
— Да! — и, еще раз посмотрев на широкие окна: — По-моему, внутри никого нет!
— Может быть! — согласился Тилод.- Уже не так рано…
Его подруга решительно распахнула ворота и направилась к дверям.
— Сантан! — крикнул зодчий.
— Сантан! — крикнул зодчий.- Сантан!
Эйрис вошла в дом, и Тилод, быстрым шагом пройдя по дорожке, последовал за ней.
— Сантан! — еще раз позвал он, оказавшись внутри.
Никто ему не ответил.
Эйрис присела, провела пальцем по мозаичному полу прихожей. Потом посмотрела на затянутые паутинной сеткой окна.
— Здесь никого не было месяц или больше! — заметила она.
— Разберемся! — уверенно сказал Тилод — Пошли наверх! Сейчас ты примешь ванну, мы поедим и отправимся к Шинону. Он наверняка знает, что к чему!
Его оптимизм успокоил женщину.
Пока Эйрис нежилась в маленьком бассейне на втором этаже, Тилод обошел дом и убедился, что он и впрямь пустует не меньше месяца. Земля в цветочных горшках пересохла, и часть растений погибла. Кое-где углы комнат затянуло паутиной.
Ничего не пропало, разумеется. В Конге закон может посмотреть сквозь пальцы на воришку, стянувшего на базаре кошелек: по первому разу ему всыплют десяток-другой плетей и отпустят. Войти же в чужой дом — иное. За это могут лишить обеих рук. А если ограблен дом в «богатом» квартале, стража не успокоится, пока силой или подкупом не выяснит имя вора. Порядок этот возник еще в доимперские времена, оберегая жилища соххоггоев. В эпоху империи закон стал немного мягче, но после отделения от Империи вошел в прежнюю силу и распространился на любой дом в пределах благословенного Конга; хотя в Сарбуре от закона можно было откупиться золотом, а в большинстве хижин Междуречья и вовсе было нечего брать, кроме съестного. Но воровать еду в Конге никто бы не стал. Если голоден, попроси. Не хочешь просить — приди на базар за час до захода и бери, что осталось — не зря же называют Конг благословенным!
Тилод вышел наружу, обогнул дом, заглянул в стойло и не нашел там своего парда. Сад вокруг был порядочно запущен, хотя из маленького фонтана в форме прыгающей ящерицы по-прежнему взлетала, рассыпаясь искрящимися веерами, струя родниковой воды.
Тилод вернулся в дом и распаковал суму с провизией.
«Не послать ли в харчевню за горячим?» — подумал он и вспомнил, что посылать некого. Ладно! Обойдемся тем, что есть! А пообедать можно и у Шинона: его повар-гурамец — настоящий мастер!
Тилод вынул из шкафа серебряную посуду и выложил остатки дорожной еды. Насыпав на поддон жаровни лопатку древесного угля, он плеснул немного масла, чтобы сразу разгорелось. Подогрев вылитое из фляги вино, Тилод добавил в него три ложки белого меда и щепотку пряностей.
Циновка за его спиной скрипнула. Тилод обернулся. Эйрис, мягко ступая босыми ногами по голубому паутинному шелку, шла к нему. Пушистое белое полотенце она набросила на плечи, а поверх него рассыпались потемневшие от воды пряди длинных волос. Такая же стройная и грациозная, как в тот день, когда Тилод впервые увидел ее в Лабиринте Города на Берегу, она лишь стала более женственной, мягкой. Стальные мускулы уже не просвечивали сквозь тонкую кожу, а переливались под ней при каждом движении, как морские волны. Бедра стали немного шире, но грудь осталась такой же маленькой. Совершенно исчезла порывистость, резкость жестов, свойственная ей два десятка лет назад, но зодчий знал, что при необходимости она может двигаться еще быстрее, чем прежде.
Сейчас она шла к Тилоду, улыбалась ему, протягивая тонкие руки, и зодчий физически ощущал исходящую от нее силу, уверенность в собственной мощи, почти всемогуществе, сходную с тем чувством, что испытывал он сам после того, как обретенное двадцать лет назад искусство полностью вернулось к нему.
Положив руки на плечи Тилода, Эйрис заглянула снизу в его зеленые глаза:
— Иди, смой с себя запах моря,- сказала она.- Я оставила в бассейне с в о ю воду!
Тилод наклонился к ней, вставшей на пальчики ног, и поцеловал в уголок рта:
— Иду! — сказал он.- Начинай есть, не жди меня!
— Нет уж! Я подожду! — Эйрис бросила полотенце на одно из широких кресел и уселась в него, подобрав под себя ноги.- Вечером я уберу здесь! — пообещала она.- Даже в наших пещерах меньше пыли, чем на твоих шелках!