Дом, доу, вау!
По реке поплыву,
По Зеленой Реке
Со свирелью в руке
Золотые цветы соберу…
Дом, доу, вау.
Цветы соберу
На венок золотой
Со живою звездой,
Звездой, что угаснет к утру.
Дом, доу, вау!
Венок золотой
Со живою звездой,
Со мною самой
Тебе подарю —
И умру.
Дом, доу, вау,
Дом, доу, вау,
По Зеленой Реке поплыву…
«Я умер! — думает он. И она тоже умерла. Нижний Мир! Вот он какой! Как легко! А умирать не страшно. Только больно. У меня больше нет тела (думает он). И у нее нет тела. Огонек! И — Дом, доу, вау…» Вот он какой, Нижний Мир…»
Голос стихает.
«Не умолкай — думает он.- Ты нужен мне!»
Но голос прячется. Только розовый тусклый огонь, который ничего не освещает…
Слабый свет пробивается через опущенные веки. Он пробует открыть глаза — но не может. Он чувствует что-то на лице. Хочет шевельнуть рукой — руки нет.
— Не двигайся! — ласковый голос.
— Эйрис?
— Молчи! Тебе нельзя говорить, двигаться, смотреть! Еще долго, Несмех! Еще долго…
— Это ты пела? — спрашивает он. Думает, что спрашивает.
— Спи, Несмех! Спи! — Он чувствует ее руку на лбу.- Спи!
Снова тусклый свет и ее голос:
— Что? — сколько он спал? Долго! Зато появилось лицо. Его лицо: нос, рот, глаза, губы…
— Ты можешь говорить.
— Что со мной?
— Ты едва не ушел, Несмех!
— Ушел? Что было со мной, Эйрис?
— Потом, Несмех! Ты устанешь!
— Это ты пела?
— Я, Несмех! Звала тебя, чтобы ты… Спи, Несмех, спи…
— Доброе утро, Большой!
Как славно лежать не двигаясь! Как славно быть собой, чувствовать свое тело, руки Эйрис, касающиеся кожи. Не хочется шевелиться, но хочется открыть глаза. Он открывает их и видит над собой легкую желто-зеленую крышу из переплетенных стеблей тростника. Такую же, как в доме, где он родился… Он не в пещере!
— Где я? — спрашивает и удивляется слабости своего голоса.
— Не тревожься! — Лицо Эйрис. Золотисто-коричневое. Гладкая кожа покрыта светлым пушком, чуть более густым в уголках рта и в ямке под нижней, немного оттопыренной губой.
— Эйрис! — с нежностью произносит он и улыбается.
Рука девушки приподнимает его голову, подносит к губам чашу с прохладным, розовым, кисло-сладким напитком. Край чаши изнутри покрыт орнаментом неведомого Несмеху письма. Крохотные капельки влаги задержались в штрихах резьбы. Рука Эйрис крепко и бережно сжимает его затылок до тех пор, пока чаша не пустеет.
Откинувшись на мягкую( !) подушку, он вдруг замечает: стоит подольше посмотреть на что-нибудь: письмена на чаше, тростниковые стебли на потолке, маленькую грудь Эйрис, сиреневого краба, бегущего по стене,- и то, на чем останавливается взгляд, приближается, увеличивается в размерах.
«Это мне знакомо»,- думает Несмех.- Откуда?»
Ему снились сны. Удивительные сны, в которых было его прошлое и его будущее. Живые видения. Что-то очень важное… Но нет, он не помнит ничего!
— Тебе лучше? — говорит Эйрис.
— Мне — очень хорошо! — Он радуется, но счастье его омрачено: он забыл что-то важное.
— Я расскажу тебе о том, что было.
— Ты — знаешь? — Нет, он не произносит вслух, просто думает. Надо смириться с тем, что он — забыл!
Эйрис откидывает край одеяла и ложится рядом, обнимает, придвигает его большую голову к своему плечу. По тому, как она это делает, Несмех догадывается: и ложе его, и соприкосновения их тел привычны девушке.
— Ты прогнал его! — говорит она.
«Нет, она не знает!» — разочарованно думает Несмех.
— Ты прогнал его! Ты был стремительней демона! Даже я видела лишь тень твою и то, что оставлял твой меч!
«О чем она? — удивляется Несмех.- Ах да!» Но это было так давно. Сколько жизней назад?
— Ты напугал его, Большой! До смерти напугал!
— А я думал — он убил меня! — вспоминает Несмех.- Он схватил меня…
— Я видела! Но ты ускользнул! Ускользнул, а он убежал! На трех лапах! Как крыса! — Ее жаркий восторженный шепот обжигает ухо.
— А что было потом? — спрашивает он.
— Ты отдал всю свою силу! — сокрушенно произносит Эйрис.- Жизнь оставила тебя, и ты стал беспомощней новорожденного щенка. А я… Я взяла меч и села рядом с тобой. Но прежде послала зов. Хотя не надеялась, что меня услышат: я… мне тоже досталось.
Эйрис тихо засмеялась, хотя Несмех не находил в сказанном ничего смешного.
— Я сидела рядом с тобой и ждала: кто придет? Кого Вечное Лоно пошлет взять наши жизни?
Никто не приходил. Но солнце уже коснулось гор, я чувствовала это. И сумерки сгущались. И тишина была вокруг такая, какая бывает в Лоне лишь перед приходом темноты.
Сумерки сгущались, и я услышала треск ломающихся ветвей. Подумала: кто-то из детей Лона идет на запах крови!
А это был краурх. Наш краурх! И девять Охотников. Слушающий послал их за нами. До него дошел мой зов, благодарение богам! А потом мой зов дошел до тебя — и ты вернулся!
— Я привык приходить на твой зов! — сказал Несмех.- Я ведь твой ученик!
— Да! Но уже ненадолго! — Девушка погладила его по щеке.
— Я ведь твой ученик!
— Да! Но уже ненадолго! — Девушка погладила его по щеке.
— Эйрис? — спросил Несмех.- А куда мы шли?
— Позже, Большой! Ты узнаешь об этом позже! И скоро! Потому что мы пойдем еще раз!
— Разве этот хорахш был последним в джунглях?
— В Лоне, Большой! В Вечном Лоне! Нет! Но разве это важно?