Я склоняюсь перед Сатаной, опустившись на одно колено. Да, мы разбиты при Армагеддоне, зло повержено, и я согласился работать на бывших врагов. Но он все равно — Хозяин для меня, по крайней мере до озера огненного.
Из?за моей спины выходит Аваддон — искрится от счастья, как бенгальский огонь. Рот до ушей, бурная радость. Да, вот когда пришел его час. Разумеется, он и не думает поклониться Сатане — хотя бы из вежливости.
— Наконец?то! — Губы ангела сейчас треснут от улыбки. — Мы нашли тебя.
— Ага, — кивает Дьявол. — Вот любопытно, что будет дальше?
— Спокойствие, папа, — слышу я из песка. — Самое опасное уже позади.
Вне себя от удивления, я опускаю взгляд вниз и вижу тарантула. Нет, поймите меня правильно — при черной магии, что используется в Аду, можно встретить и кузнечика, что тащится от Blind Guardian, но говорящего паука я ожидал увидеть меньше всего. И почему он называет Сатану папой?!
— Ты откуда тут взялся?
— Меня отец сотворил, — серьезно говорит паук и протягивает мне мохнатую лапку. — Я сын Сатаны. Разрешите познакомиться, Иван Люциферович.
Мне становится смешно, но я не подаю вида. У Дьявола на ноге цепь, замыкается вокруг лодыжки, перед копытом… Чем бы разомкнуть?
— Аваддон! — кидаю я через плечо. — Потрудись, принеси с улицы камень.
Он без слов уходит обратно в коридор.
Дьявол смотрит на меня странным, отсутствующим взглядом — как сверлит. Я не могу понять — это осуждение или он просто соскучился?
— Ave Satanas, босс, вы знаете имя того, кто вас похитил?
Глаза Сатаны оживляются, наливаясь желтым блеском.
— Да, теперь я отлично понимаю, КАК он это сделал. Существо с древними магическими способностями. Он умеет усыплять на небольшом расстоянии любое создание — земное, небесное или подводное. Магия позволяет ему превращаться в облако, что?то вроде газового, и проникать в любые помещения. Он может в таком виде овладевать женщинами, способен всосать в себя тело, перенести куда угодно и воссоздать в прежнем виде. Так это и произошло со мной. Однако магия его ограничена.
Так это и произошло со мной. Однако магия его ограничена. Думаю, у существа уже почти не осталось энергии. Он играючи меняет свой облик. Мне он являлся в образе Свиньи, но теперь я догадался… и скрывать настоящее лицо ему больше нет никакого смысла.
У меня все холодеет внутри. Я уже предчувствую, что скажет Сатана.
НЕТ. НЕТ. НЕТ. Я НЕ ЖЕЛАЮ ЭТОГО СЛЫШАТЬ!
— Это тяжело, но ты должен знать его имя. Он…
Я закрываю глаза. Мне впервые хочется, чтобы Сатана ошибся.
— Повторите! — умоляю я, надеясь, что мог ослышаться.
— Да, все правильно. — Я слышу давно забытый голос, и по спине бежит дрожь. — Это я. Здравствуй, Агарес. А куда же делся твой возлюбленный брат?
Я медленно поворачиваюсь.
Глава VIII
Сердце в зубах (комната с песком — вертолетная площадка)
Лицо. Его невозможно забыть. В нем что?то птичье. Нос — похож на клюв у ворона, а глаза — пронзительные, ястребиные. Шея изогнулась, как у грифа. Он и голову склоняет по?птичьи — вбок. Черные зрачки, и в них — бездна.
Это демон Самхайн. Мой отец.
Именно он когда?то овладел нашей с Аваддоном матерью, кельтской королевой, которая уже была беременна от озерного ангела. По легенде, Самхайн обращался в ворона. Хотя, может, тогда случилось и по?другому, кто знает.
Самхайн становится облаком, чтобы сделать женщину своей.
Я плюхаюсь в песок. Для меня это СЛИШКОМ. События дня сминаются в единый ком, как пластилин. Самхайн все придумал. Он украл лунный грунт, похитил Сатану, послал к нам троих убийц.
Я пытаюсь встать. И не могу.
Самхайн достает правую руку, спрятанную за спиной: я вижу, что она превращена в лезвие. По живому металлу бегут вены, изгибается кончик зеленой стали. Меч Душ. Удара в сердце хватит, чтобы меня разорвало на десять частей.
Самхайн не спешит — наслаждается моей растерянностью.
— Вы убили моих посланцев, — говорит человек с внешностью птицы. — Что ж, вы — крепкие ребята, и я в вас, в общем?то, не сомневался. Есть старое мудрое правило: если ты хочешь, чтобы было хорошо сделано, — сделай это сам. И мне придется единолично решать проблему. Да, вы нашли Дьявола — аплодисменты. Но я похороню вас в этой башне, и Небеса не разыщут ваших костей. Даже частички праха и той не остается. Меч Душ выпьет тебя до самого дна.
Я молчу. Мне нечего на это сказать. Да и сил никаких не осталось.
— Мы — древнейшее зло, — продолжает Самхайн, и острие меча извивается у его щеки — танцует в предвкушении крови. — Мы пришли в этот мир тогда, когда он был хаосом, в качестве близнецов небесных богов. Здесь еще не было людей. Мы управляли миром, повелевали лесными тварями и приказывали птицам небесным. Мы — семя подземных недр, земля — наше мясо и кожа, а ее реки — кровь из наших жил. Потом появились люди, и мир изменился. Да, мы легко подчинили себе и людей, считая их за обезьян, и долго пользовались ими, пока… Не стоило, не стоило недооценивать этих тварей. Царствовать над природой легче: ни одна собака по доброй воле не сменит себе хозяина. Но не таков человек, Агарес. Люди избавились от нас — постепенно, забыв капища и забросив идолов. Древние боги пали, растворившись в болотах, а на смену им пришли новички. Жадные, голодные, опасные — охотники за душами. Знаешь, что меня поразило после воскрешения? Осознание горечи — мой сын, плоть от плоти моей, пошел в услужение выскочкам. Ты предал наш род, выблядок.