— Просто обрежешь их, пожалуйста, а?! — его глаза горели свирепым огнем. — Не заставляй меня ждать.
— Я не думаю, что смогу, Трист.
— Никто, кроме тебя, не может.
Глаза Тристана…
И я взял ножницы. Руки у меня дрожали.
Есть только две части тела, которые не чувствуют боли. Одна — волосы, другая — ногти. Обе сделаны из кератина, волокнистого серосодержащего протеина. Он присутствует на открытой поверхности кожи, в волосах, ногтях, перьях, копытах и т.д. Кератин. От греческого keras, что значит «рог» — то, что можно отрезать без слез.
Но вот что я вам скажу.
Это неправда.
Потому что я видел слезы во время стрижки.
Карли проскользнула в приоткрытую дверь.
Я держал в пальцах веревку густых волос. Веревку, которая связывала Тристана и Сьюз, так что уже невозможно было разобрать, где чьи волосы. Эти волосы были живыми. Наномикробы молили о пощаде. Я клянусь, так оно и было. Я слышал их вопли у себя в мозгу. Я так думаю, дорогие друзья, вы никогда не испытывали ничего подобного?
Я щелкал ножницами, кромсая дреды. Это требовало некоторых усилий, так что я даже был горд, что у меня получается. И времени это заняло достаточно. Потому что волосы были густыми, и в них было полно всякого хлама: использованные спички, драгоценности, заколки, собачья шерсть. И это только за три недели с последней промывки. Я прикарманил одну из заколок. Почему? Так велел голос.
Почему? Так велел голос. Какой голос? Тот, который никогда не умолкает.
Эти волосы?дреды были такими густыми, что стрижка проходила примерно так, как если бы я прогрызался сквозь ночь.
Наверное, мне придется все срезать, под ежик.
И вот, наконец, я их разъединил — Тристана и Сьюз. Карли, робосука, лизала лицо мертвой Сьюз, пытаясь ее разбудить.
Но ее ничто уже не разбудит.
Мои первые слова
Я вернулся из Наслажденьевилла в два или, может быть, в три часа дня. Я посидел у постели больного, моего лучшего или худшего друга — как посмотреть. Я состриг волосы двум хорошим людям. Разрезал двух людей напополам. Ну, в общем, самый обычный день. Теперь я устал, мне хотелось спать — только спать, — хотя я понимал, что нам надо сматываться отсюда, причем, как можно скорее, потому что у копов есть твой номер, Скриббл, и, вероятно, ты числишься в их списке смертников. В списке Мердок.
Но знаешь что, Мердок? Я в твоем списке, а ты — в моем.
В общем, столько всего навалилось, и я, не раздумывая, завалился, полностью одетый, на диван. Глаза закрывались, отяжелевшие от этого мира. А я думал о том, как началась эта история: Мэнди вывалилась из круглосуточного «Вирта на любой вкус», таща на хвосте псов и копов.
Боже! Я уже проигрывал все обратно.
Я внезапно поднялся и свистнул Карли, которая играла с Твинкль.
— Подгони мне немного бумаги, ребенок, — сказал я, пока рылся в карманах в поисках ручки. Достал целую гору какого?то хлама, оставшегося от трипа, и разложил все это на столе. Открытка на День Рождения, перо Ленточного червя, которое дал мне Битл. Карта с дураком. Положил на стол и ее тоже. И долго и пристально вглядывался в эту коллекцию.
Мое сознание было как незнакомец.
Твинкль положила передо мной старую школьную тетрадь и потянулась к поздравительной открытке.
— Ах! Скрибб! Ты получил открытку на день рождения! От кого? Давай?ка посмотрим…
Я отвесил ей тяжелую оплеуху.
Черт…
Она отшатнулась, держась за щеку, ее глаза заблестели от слез.
О Боже… нельзя было этого делать… что же со мной происходит…
— Мистер Скриббл… — голос Твинкль.
Изо всех сил стараясь не думать о том, что я только что сделал, я взял ручку, раскрыл тетрадь и нацарапал несколько слов — первое, что я написал за последние несколько недель. И, помнится, я тогда подумал, что если когда?нибудь выберусь из всего этого с душой в теле, а не холодным трупом, тогда я обязательно расскажу всю эту историю, и вот как она будет начинаться:
Мэнди вывалилась из круглосуточного «Вирта на любой вкус», сжимая в руке желанную упаковку.
Ладно, прошло уже двадцать лет, а я только?только подбираюсь к самому главному. Впрочем, кто их считает, годы?
Я закрыл тетрадь, отложил ручку, взял поздравительную открытку, прочитал послание Дездемоны, положил открытку на место, поднял перо и карту таро. Я двигался как какой?то дешевый робо, «мэйд?ин?Тайвань».
Я вернулся к дивану, прилег. В одной руке — перо, в другой — карта дурака. Голосок Твинкль:
— Мистер Скриббл…
Я даже не взглянул на нее.
— Что ты делаешь?
— Ухожу.
Я бросил последний взгляд на карту дурака: молодой человек шагает на всех парах по направлению к пропасти, весь его мир сконцентрировался в рюкзаке на плече, собака хватает его за пятки, пытаясь остановить падение. Теперь я въезжаю в картинку, мертвая Сьюз. Спасибо за карту. Так ты считала, что я дурак? Очень хорошо. Буду действовать, как таковой. Я буду тем, кем ты хотела, Сьюз.
— Можно, я тоже с тобой? Можно, я тоже? — взмолилась Твинкль.
— Это личное, — отрезал я и засунул перо себе в рот — по?настоящему глубоко, вплоть до самого древка.
Я знаю свои времена и места. И теперь пришло время выбраться. Прочь из этого времени, прочь из этого места.
Перо Ленточного червя было уже наполовину у меня в глотке, и я чувствовал, как приближаются волны с нарастанием центральной музыкальной темы, разбавленной титрами. Но потом волны отхлынули, забрав с собой музыку, и я поплыл, я начал растворяться, и тут музыка грохнула снова, и я ощущал удар каждой ноты, и вдруг оказался там — где?то, — теряя ощущение беды, ощущение настоящего времени.