— Как мы найдем Грызлова? — спросила Алиса.
— Я думаю, он не успел далеко убежать от тайного кабинета, — сказал Швыров, — будем прочесывать ходы.
— Ужас! — схватилась за голову Юля. — Я надеюсь, ты не скажешь потом что-нибудь типа «нам надо разделиться»? Предупреждаю, я ни на минуту не останусь одна в этих коридорах!
— Мы почти на месте, — сказал Швыров.
Коридор резко вильнул вправо, и вдруг навстречу им метнулось что-то большое и черное. Юля завизжала, Алиса крепко схватила ее за руку. Перед ними стояла странная фигура, высокая, похожая на повешенный на плечики длинный-предлинный плащ. Существо резко переместилось вперед и застыло в каких-нибудь пяти шагах от них. Послышался шепот. Тихий, едва слышный, успокаивающий, не страшный:
— Очерчу я круг, позову тебя, ты, враг мой, встань в круг со мной. Живому одинокому свадьба, а одинокому мертвому поминки. Войдите в круг, поминки справить. Был враг, а теперь друг, будьте не в гостях, а дома…
Существо развело в стороны длинные руки и загородило собой все пространство. Юля сделала шажок вперед.
— Не шевелитесь! — изо всех сил крикнул Швыр. — Только не шевелитесь! Стойте на месте! Глаза закройте, быстро, я сказал!
Девочки зажмурились и застыли на месте. По коже у них прошла волна холодного ветра, уши на несколько секунд заложило, и они оглохли, во рту пересохло, сердце колотилось, как после быстрого бега. Внезапно все прекратилось.
— Можно открыть глаза, — сказал Швыр.
У девочек зуб на зуб не попадал от пережитого ужаса. Юля совсем не могла говорить, а Алиса тихонько спросила:
— Что это такое было, Миха?
Швыров объяснил, что под землей бродят разные неупокоенные духи-мортпауперы, страшные существа, но это не привидения, не упыри, а души самоубийц, нераскаявшихся преступников, умерших от несчастного случая, тех, кто погиб от своей глупой самонадеянности — слишком далеко заплыл, рисуясь перед зрителями, сел пьяным за руль, переоценил свои возможности, да мало ли еще что.
Многие из таких погибших остались не похоронены, не отпеты, а некоторые и забыты своими родными и близкими. Вот и бродят они в темноте, надеясь встретить живых людей, заставить их последовать за собой, чтобы не было так одиноко и бесприютно скитаться в этих подземных переходах, где они тоже никому не нужны.
— Вы, главное, слушайтесь меня, очень прошу! — взволнованно сказал он. — На все вопросы буду отвечать потом. А теперь двигаем дальше.
Ноги у всех троих были ватными, и шли они теперь очень медленно, прислушиваясь к окружавшей их темноте. Но Алиса с удивлением отметила про себя, что относится к происходящему как к чему-то совершенно обыденному, а не из ряда вон выходящему…
Сидя в своей темнице, Грызлов время от времени принимался жалобно выть. Он понимал, что это и бесполезно, и не очень красиво, но ничего не мог с собой поделать. Лишившись Оссуария, который поддерживал его своей болтовней, домовой окончательно пал духом. Век домовых долог, и мог он просидеть в каменном мешке еще лет сто — сто двадцать, а это ему совершенно не улыбалось. Тем более что он любил свою работу и выполнял ее хорошо, и не его, Грызлова вина, что остался он без дома и без подопечных.
Он с тоской вспоминал румяные ватрушки, которые часто пекла хозяйка дома, уют и чистоту тщательно прибранных комнат. Даже мусорное ведро всегда было вымыто и застелено специальным пакетом. Лет сто назад никому бы и в голову не пришло не взять с собой своего домового на новое место жительства! Грызлов окончательно расстроился.
Домовой пробовал петь песни один, но без Оссуария получалось плохо, грустно и все на один мотив «Ты гори, гори, моя лучина».
Не надеясь, что кто-нибудь услышит его, Грызлов вывел особо пронзительную руладу. И тут он услышал доносившиеся издали молодые голоса и шум приближающихся шагов. А вскоре и свет фонаря показался в конце темного коридора.
— Разлай Макдональдович, — кричала Алиса, — мы идем!
Вскоре спасатели остановились возле гигантской морды домового. Швыров направил на него луч фонаря и с трудом удержался от смеха. Собачка Баскервилей отдыхает.
Алиса и Юля были ошеломлены видом гигантских бровей и усов Грызлова. Они нависли над спасателями как лохматые ветви елей. Алиса положила руку на его мокрый и теплый нос, и Грызлов чихнул так, что всех троих буквально смело с ног.
— Снимите с меня эту проклятую штукенцию! — заголосил домовой, протягивая к ним распухшую лапу с перстнем.
Алиса встала, схватила Грызлова за баки, и нежно поцеловала в гигантскую лохматую морду.
— Сейчас, сейчас мы тебя вызволим, — заверила она его, — потерпи еще немножко.
Юля недолго думая схватила домового за лапу и стала стягивать с него перстень. Однако он как будто слился в единое целое с распухшим гигантским пальцем Грызлова и, несмотря на все старания девочки, не сдвинулся ни на миллиметр.
— Ой, мне больно! — завыл домовой. — Ты мне палец оторвешь!
Припомнив, как они с Алисой открывали магический занавес на Сухаревской площади, Юля отчаянно захотела взять перстень, и он послушно соскользнул с пальца Грызлова на ее ладонь.
— Ура! — завопил домовой.
Швыров направил на перстень луч фонаря. Все трое склонились над ним, забыв на минуту о Грызлове. Перстень как перстень, даже не очень красивый, с тусклым, грубо обработанным серым камнем, похожим на обычный гранит.