С трудом повернувшись, домовой встал на четыре лапы, но ни вперед, ни назад ему продвинуться не удалось. Грызлов пытался лечь, сесть, выдвинуть вперед то правое, то левое плечо, ползти вперед: все бесполезно. Он крепко засел в коридоре — как пробка в бутылке.
Кое-как домовой подтянул к морде лапу, украшенную перстнем, и попытался снять его зубами.
Не тут то было! Перстень сидел как приклеенный и не сдвинулся ни на миллиметр.
Грызлов тоскливо завыл, пытаясь привлечь к себе внимание. Но в коридоре было темно, даже обычная в этих местах нечисть куда-то подевалась. Прошло много времени, а Грызлов все не переставал убиваться и ругать себя за легкомыслие. «И зачем только я убежал с этим перстнем? — думал он. — Ведь можно было спокойно при всех надеть его на палец. Никто бы слова не сказал!»
Неожиданно впереди послышался шум крыльев. Грызлов напряг зрение и увидел летучую мышь. Мышь приземлилась в сажени от него, сложила кожаные крылья и учтиво поздоровалась по-старинному:
— Исполать тебе, детинушка.
Только тут Грызлов разобрался, что это и не мышь вовсе, тем более летучая, а небольших размеров человекообразный птеродактиль на длинных тощих ножках.
— Ты кто такой будешь? — удивленно спросил домовой.
— Я Оссуарий, хранитель перстня. Ты с меня его давеча стащил, помнишь, в кабинете господина графа? Теперь жалеешь, поди, разбойник?
— Я больше не буду, — жалобно заныл Грызлов. — Только помоги мне его снять, все отдам, чего нет.
— Не могу, не потому что не хочу, а просто не дано мне. Придется ждать, пока кто-нибудь не придет из старших магов.
— Да уж, — печально заметил Грызлов, — здесь под землей прохожих магов видимо-невидимо, просто яблоку упасть негде!
Карлос все так же плыл по кругу в черном тумане, стараясь держаться подальше от стенок воронки. Полное отсутствие событий действовало на ум отупляюще, ему казалось, что еще немного, и он сойдет с ума. Единственное разнообразие — тоскливый вой, доносившийся временами откуда-то из глубины подземелий. Самое интересное, что внешние звуки беспрепятственно проникали в воронку, а из нее — ну никак. Кокон Велиара действовал по принципу «всех впускать, никого не выпускать». Вой был таким щемящим сердце, таким жалобным, что у Карлоса стало еще тоскливее на душе. Этот звук почему-то вызывал у него в памяти образ оборотня…
На последнем курсе Академии магических наук он едва не срезался на оборотнях, и получение золотой медали было под вопросом. Профессор Крутицына и так слишком строго спрашивала с него, а когда на экзамене он честно выдал ей все, что знал о вервольфах, строгая дама уже хотела поставить ему самый низкий балл, но передумала, только сказала:
— Запомните, молодой человек, вервольфы, или вурдалаки, это только малая часть оборотней. Некоторые из них легко превращаются в собак, в летучих мышей, немногим удается обернуться свиньей, эти особо опасны, куда страшнее волков. А есть еще одна категория. Они легко перекидываются в других людей!
Профессор Крутицына взмахнула рукой, на мгновение заслонив лицо, а когда открыла его, Карлос едва не вскрикнул от удивления — на него в упор смотрел он сам! Те же длинные смоляные кудри, смелый взгляд золотисто-карих глаз и вертикальные складки на щеках, придающие лицу мужественное выражение.
— Вот так, молодой человек, — сказала Крутицына, возвращая свой облик, — и советую никогда не забывать об этом, если вам дорога жизнь…
Карлос вспомнил, как первый раз оказался в потаенном зале Магического совета, когда получал диплом об окончании Академии. Да, такое не забывается… Круглый зал был небольшой, но очень высокий, по правде говоря, потолка просто не было видно, и создавалось впечатление, что он находился на дне гигантского колодца. Посреди зала стоял огромный круглый стол, высеченный из цельной глыбы черного лабрадора.
Посреди зала стоял огромный круглый стол, высеченный из цельной глыбы черного лабрадора. Он был отполирован так безукоризненно, что напоминал темное зеркало. Вокруг стола стояли стулья с высокими спинками, три черных и три белых. На черных стульях разместились черные маги.
Самой заметной из них была Медея, старуха с большим крючковатым носом на очень бледном лице, чем-то похожая на седую орлицу. Ее проницательные темно-желтые глаза горели опасным огнем, изуродованные артритом пальцы сжимали простую, грубо отесанную палку, похожую на посох чабана.
С ней соседствовал Билл Джексон, очень спортивный, подтянутый, с характерной для американцев тяжелой нижней челюстью и великолепными зубами, которые он демонстрировал в широкой улыбке к месту и не к месту.
Следующим был Гнат Черновол, здоровенный украинец, толстый, оплывший, в свободной, вышитой черно-красным узором рубахе, с седеющими длинными волосами, которым не давал рассыпаться кожаный ремешок, повязанный вокруг головы. Его блекло-голубые глаза были лишены всякого выражения, и становилось жутковато, когда он смотрел на кого-то в упор.
На белых стульях расположились белые маги. Царственная Алсу, такая изящная и маленькая, что стул, на котором она сидела, казался троном. Впечатление это усиливала ее аристократичная манера держать спину и голову прямо. Алсу перебирала в руках четки из огромных изумрудов.