— Иду себе просто так по Оксфорд-стрит с трубой под мышкой, и тут вижу распахнутую дверь этого самого клуба. Думаю, чем черт не шутит — взял, да и зашел. Мы мило поболтали с владельцем о родном южном Чикаго, потом я сыграл ему пару мотивчиков, и не успел отдышаться, как уже сидел в компании пары ребят из тамошнего оркестра. Вот, собственно, и все. Мне сказали, что можно приступать сегодня вечером.
— Великолепно! А как же Париж и «Джунгли»?
— А что им сделается? Я уже сидел на чемоданах, Инди. Оркестр замечательно обойдется и без меня. И потом, теперь я даю шанс играть на трубе еще одному человечку.
Приехал мужик Луизы из Нового Орлеана. Играл с Кингом Оливером и заскочил к нам. Классный музыкант!
Принесли вино, друзья подняли тосты за свое будущее и за Лондон. Инди с надеждой говорил о возможности остаться в Лондоне еще на год. Город пришелся ему по вкусу, а отсюда можно попасть куда угодно — англичане активно ведут археологические раскопки по всему миру, от Гватемалы до Египта.
— Знаешь ли, тут действительно центр мира.
Шеннон отхлебнул вина и с кислым видом оглядел Инди.
— Пуп земли. Похоже, эти бритты запудрили тебе мозги. Осталось тебе только заговорить о счастливом детстве в прелестных старых колониях.
— Джек, я просто высказывал мнение. Лондон — эпицентр событий, он космополитичен.
— Что-то я не знаю такого слова. Как это будет по-французски?
Инди рассмеялся.
— А ты уверен, что хочешь здесь работать?
— Какое-то время, — пожал плечами Шеннон. — По-моему, уровень моего исполнения повысится. В «Джунглях» я себя исчерпал. Пора внести в тему вариации.
«Шеннон, как всегда, выглядит разочарованным, — подумал Инди. — То же самое было и в Чикаго, и почти всегда — в Париже. Будто джаз-культура требует этакого въедливого отношения к жизни. Диссонанса, что ли. Синкопированного ритма, с намеренно поставленным не к месту акцентом».
Они успели покончить с сосисками и уже принесли основное блюдо, когда Шеннон вернулся к теме, которую Инди старательно пытался стереть из памяти.
— Так ты больше не слыхал о сопляке, приславшем тебе коробку с пауками?
— Нет. Ни словечка.
— Получив твое письмо, я сперва думал, что это шутка.
Инди отведал жареной трески.
— Я тоже так думал, пока не открыл коробку.
Шеннон скроил гримасу и покачал головой.
— Пауки, надо же! Случись со мной такое, я бы, наверно, прямо рехнулся. Но какого черта и кто это сделал?
— Не имею понятия. Но кто бы то ни был, у него дерьмовое чувство юмора. Пауки были черными вдовами [11], и если бы меня укусила хоть одна вдовушка, я бы вряд ли сейчас говорил с тобой.
Шеннон вонзил вилку в изрядную горку зеленой стручковой фасоли, высившуюся возле ростбифа.
— А откуда ты знаешь, что это черные вдовы?
— С картинки в энциклопедии.
— Интересно, где в Лондоне можно раздобыть черных вдов? — пробормотал Шеннон.
— Не знаю. Будь у меня время, поискал бы.
— Адски теплый прием, — задумчиво кивнул Шеннон. — Будь Белекамус где-нибудь неподалеку, я бы решил, что за этим стоит она.
— Но ее тут нет, — отрубил Инди, подводя черту под разговором. Дориана Белекамус была его первым профессором археологии в Сорбонне, и завлекла его в качестве ассистента в Дельфы. В Греции она дала Инди познать не только вкус экспедиционной жизни, но и предательства — использовала его в заговоре против греческого царя, что едва не стоило Инди жизни.
Зато в Дельфах он сделал значительное открытие: отыскал и извлек на свет древнюю священную реликвию, оракул, известный под названием «Омфалос», находящийся теперь в Нью-йоркском археологическом музее под опекой Маркуса Броуди. Несмотря на вероломство Белекамус и ее трагическую участь, которой и сам Инди едва избежал, полученные впечатления убедили его, что ему на роду написано стать археологом [12].
Несмотря на вероломство Белекамус и ее трагическую участь, которой и сам Инди едва избежал, полученные впечатления убедили его, что ему на роду написано стать археологом [12].
— Ну, и как рыба? — поинтересовался Шеннон.
— Отличная. А тебе-то обед понравился? Ты не проронил об этом ни слова.
— Приемлемый. Мясо сыровато, но соус ничего.
— Джек, ростбиф и должен быть таким! Если его пережарить, он станет совсем безвкусным. Кстати, с каких это пор ты записался в гурманы?
— Какого черта?! — положил вилку Шеннон. — Что с тобой стряслось? То где-то витаешь весь вечер, то спускаешь на меня всех собак.
— Со мной ничего такого.
— Что-то у тебя на уме. Давай, угадаю! Женщина, верно?
Инди отхлебнул воды.
— Я сегодня получил письмо от Лиланда Милфорда.
— Боже, от этого чокнутого старого простофили? Как он поживает?
— Наверно, хорошо. И вовсе он не чокнутый. Просто чуточку эксцентричный.
— Ага! — рассмеялся Шеннон. — Самую малость!
Милфорд, профессор на пенсии, прославленный специалист по староанглийскому, дружил с отцом Индианы. Шеннон встречался с ним, когда они с Инди во время учебы в колледже занимали одну комнату, а Милфорд заехал в Чикаго, чтобы дать публичную лекцию. Джеку он показался чудаковатым из-за того, что во время обеда дважды забывал, кто такой Шеннон — первый раз, когда Джек вернулся к столу с кофе, а второй — когда достал корнет. Инди всякий раз приходилось представлять его заново.