— Да уж, земля и небо, — задумчиво проговорил Шеннон. — Она миловидна, умна и чуточку загадочна. Ну ни чуточки не похожа на Белекамус!
В чем-то он был прав. Но у Дейрдры совершенно иной склад характера.
— Пусть она мне не рассказывала историю своей жизни, но зато никого не водит за нос.
— Пусть она мне не рассказывала историю своей жизни, но зато никого не водит за нос. Она полна юной свежести и невинности. Я знаю, что могу ей доверять.
— Любовь слепа, Инди.
Инди старательно складывал майку.
— Шеннон, знаешь что? Ты самая подозрительная личность на свете.
— Может, оно и так. Но я хотя бы не живу в башне из слоновой кости.
Инди швырнул майку на кровать и обернулся к приятелю лицом.
— А-а, тебя колышет, чем я занимаюсь? Так, что ли?
— Не-а, — поднял руки Шеннон. — Ничуть не колышет. А вот твой характер… Ты слишком доверчив. Тебе бы малость житейской мудрости.
— Значит, ты думаешь, что можешь поделиться ею со мной и вколотить в мою башку прямо сейчас?
— Это ты так думаешь, разве нет? — ухмыльнулся Шеннон.
— Знаешь, что я тебе скажу? Может, я и не величайший знаток женщин, но Дейрдра — девушка что надо. Я уверен.
— Ты будешь долго удивляться, но я с тобой совершенно согласен. Она так же наивна, как ты.
«Как будто он ее знает», — подумал Инди, но спорить не стал, а вместо того глянул на стенные часы.
— Ладно, я собираюсь попрощаться с Милфордом. Ты уверен, что не хочешь составить мне компанию?
— Определенно, — рассмеялся Шеннон. — Он меня и не вспомнит.
— На самом деле тебя ждет сюрприз. Он может и вспомнить. Он вроде бы забывает лишь недавние события, а прошлое помнит блестяще.
— Предпочту поверить тебе на слово. — Шеннон проследовал за Инди до двери. — Значит, собираешься вернуться к четырем, так?
— Я же сказал, в четыре, — распахнув дверь, Инди обернулся. — С каких это пор ты так печешься о моем приходе и уходе?
— Эй, я только хотел с тобой распрощаться перед уходом в клуб, вот и все, — вскинул руки Шеннон.
— Знаешь что — если я тебя не застану, то зайду туда выпить.
— Просто возвращайся к четырем, лады?
* * *
Инди мягко ступал по толстому ковру вестибюля «Эмпайр-Клуба», где остановился Лиланд Милфорд. Стены были увешаны портретами в пышных золоченых рамах; некоторые изображения строго взирали на зрителя сквозь монокли. Вся тяжеловесная здешняя мебель была изготовлена исключительно из дуба. У сидевшего за стойкой худого, угловатого портье были тоненькие, будто нарисованные, усики. Когда Инди поинтересовался, как пройти в комнату Милфорда, тот разгладил усики кончиками пальцев и переспросил чванливым, как вся здешняя обстановка, голосом:
— Доктор Милфорд? А ему известно о вашем приходе?
— Да. Он меня ждет.
Выражение лица портье стало вопиюще-чопорным.
— Простите, сэр, он ушел. Мне кажется, он упомянул, что отправится к мадам Тюссо.
— В самом деле? — передразнивая его интонации, сказал Инди. — Пожалуй, тогда мне пора в путь-дорогу.
Инди развернулся и зашагал к ближайшей станции подземки. Десять минут спустя он нашел Милфорда в музее восковых фигур. Тот совершенно неподвижно стоял сбоку от Генриха VIII и его шестерых жен, держась за лацканы своего пальто и очень напоминая восковую фигуру, которую поставили не в то столетие.
— Точное воспроизведение, не правда ли? — сказал Инди.
Милфорд медленно обратил лицо к нему. Его блекло-голубые глазки уставились на Инди, а усы зашевелились.
— Да, но позволь мне показать тебе кое-что еще.
Направляясь вслед за престарелым профессором в другой зал, Инди лишь головой покачал. Ни намека на удивление его появлению здесь! «Скверный признак», — подумал Инди. Он-то думал, что сегодня Милфорд будет в норме. Вернувшись в свой кабинет пятницу утром, в день последнего экзамена, Инди застал там Милфорда. Тот пребывал в полнейшем замешательстве, твердил, что должен передать Инди нечто важное, а когда не вспомнил, что именно, то заявил, будто уже сказал это.
Они бессмысленно препирались пару минут, а потом Инди пора было отправляться на лекцию. Они быстро уговорились о совместном ленче в клубе; Инди надеялся что Милфорд вспомнит, что же столь важное хотел сказать. Разговор так подействовал Инди на нервы, что он забыл проверенные курсовые в кабинете и вынужден был возвращаться за ними.
— Погляди на Робеспьера и Марата, — подходя к восковым фигурам лидеров французской Революции, сказал Милфорд. — Вот этих двоих воспроизвели с особой точностью.
— Почему это?
— Потому что моделями мадам Тюссо послужили их собственные головы тотчас же после гильотины.
Инди поперхнулся.
— Вот так ловко! Пожалуй, их не пришлось просить посидеть смирно.
— Пожалуй, что нет, — рассмеялся Милфорд. — К счастью, их избавили от обозрения своих обезглавленных тел, так что в их выражении отсутствует примесь ужаса.
— В каком это смысле? Если кого-то лишили головы, то откуда ему знать, как выглядит тело?
— Ну, видишь ли, некогда существовала такая практика: палач хватал отрубленную голову сразу же после падения ножа гильотины и поворачивал ее лицом к телу. Поскольку в мозгу еще оставались кровь и кислород, считалось, что сознание сохраняется еще секунд тридцать.
— Это правда?