Паренек решил, что незнакомец со вторым Кладенцом не мог быть киевлянином, а если и был, приобрел меч недавно. Иначе Белоян бы давно почуял. Тоесть по любому это для Киева новость — либо новый человек явился, либо старого небыло-небыло, а нынче вернулся.
Да и вообще, не зная броду, в воду соваться не след! Прибыл в Киев, а ничего про сей град не ведает. Чем тут люд дышит, что говорят о князе новом и том, который был до него?
Помнится, Зарян баял, что самые лучшие новости на базаре и в корчме. Для базара чай поздновато, а вот в корчму зайти самое время. Правда с княжьего пира живот был полон, как кошель татя после удачного дела, но кружка квасу и эээ… половина утки еще бы влезли. Микулка с сожалением ощупал пояс — снова десятиалтынную бляху придется изводить. Зато хватит и на квас, и на утку, хотя тутошние цены могут быть выше, чем в весях, всеж таки стольный град.
Шаги сзади угрожающе приблизились и паренек пошел бодрее, не желая ввязываться в глупую свару. Он поискал глазами корчму и в конце улицы разглядел освещенные оконца — в своем доме в такой час зазря огонь палить не станут, видать там корчма и есть или что-то на нее шибко похожее.
Под гору идти было легко, только потемки мешали, а лужицы, полные звезд, так и норовили прыгнуть под ноги, грозя выпачкать новые сапоги. Позади задышали сипло, не привыкли к быстрому шагу, паренек презрительно сморщился и еще прибавил ходу. Тоже мне, тати… Того и гляди, попадают как утомленные кони.
Он дошел до низкой хатки, источавшей в ночь аппетитные запахи и толкнув тяжелую скрипучую дверь, вошел в густую дымную полутьму.
Народу было много, там и сям за столами сгрудились по пять-шесть человек, оживленно гутарили, тыкая друг в друга волосатыми пальцами. На тех, кто сидел меньшим числом, поглядывали неодобрительно, а одиночек откровенно сторонились. Микулка прислушался к говору, подумывая к кому бы подсесть, но тут его окликнули и он удивленно повернулся на голос, разглядев в полутьме за столиком необычную четверку.
— Гляди! — молвил длинноволосый витязь восхищенно блеснув глазами. — Да это никак Микула, тот что скачку по утру выиграл!
— Да не… — возразил огромный бородатый богатырь в широкой белой рубахе. — Чего ему тут шататься, он на пиру, небось Владимиру гм… пятки лижет.
— Волк прав… — спокойно кивнул третий. — Это Микулка.
— Если Ратибор сказал, — уверенно вставил четвертый, перед которым на столе лежала огромная сабля, — значит так и есть.
У него глаз вдесятеро острее наших. Проходи, Микулка, садись. Негоже доброму молодцу в дверях простаивать.
Паренек неуверенно подошел и уселся на свободный краешек лавки.
— Отчего же не сесть, коль хорошие люди приглашают…
— Мне бы так хороших от плохих отличать. — саркастически усмехнулся тот, кого назвали Ратибором. — Еще бы лет двести прожил.
Нос у него был сломан в двух местах, а в теле, не смотря на скромный размер, чувствовалась застывшая скорость молнии.
На столе стоял добрый кувшин ола и несколько блюд с самой разной снедью.
— Да ты его не слушай. — отхлебнул из деревянной кружки длинноволосый Волк. — Это он не в духе. А когда в добром настрое, лучше нет собеседника.
Ратибор улыбнулся и махнул рукой.
— Льстит, зараза. Ладно, давай знакомиться. Это наш воевода, — кивнул он на бородатого великана, — Витимом кличут. Витим — Большая Чаша. Это от того, что малопьющий. Скока ни пьет, все ему мало.
Друзья по доброму улыбнулись и Микулка почувствовал себя гораздо увереннее в незнакомой компании.
— А это Волк. Никто не ведает толком, чем он лучше владеет — мечом или лютней заморской. Кто лютню слышал, говорят гоже, мне тоже нравится. И поет хорошо. А кто отведал меча, тот молчит аки рыба. Даже не шевелится. Вот и поди разберись. А это Сершхан…
— Странное имя. — искренне поразился паренек.
— Скорее прозвище. — кивнул Ратибор. — Его в малолетстве печенеги в Степь угнали, жил с ними, натерпелся всякого. Потом продали его на юг, в сарацинские земли, но рабом он так и не был. В первую же ночь сонному стражу зубами глотку перегрыз и утек. Говорят, даже ханом у них где-то был, но это скорей всего брешут, а вот друг он верный. Меня, как ты понял, Ратибором звать. Ратибор Теплый Ветер. Это с того, что я сам из Таврики.
— Из Таврики?! — не поверил Микулка. — Так и я там год прожил!
— С ромеями, что ли? — нахмурился Витим.
— Не! С дедом. Его Заряном звали, убили его печенеги.
— Не слыхал… — пожал плечами Ратибор. — В Суроже или в Корчеве?
— Мы одни жили, в горах.
— Тогда ясно. Ешь бери, пей, не сиди как красна девица на смотринах.
Паренек подозвал корчмаря и попросил еще одну кружку.
— А чего ты и впрямь по ночам шатаешься? — осторжно спросил Сершхан. — Красно Солнышко тебя при всех другом нарек, такая девица у тебя в невестах, а ты не с ней ночь проводишь, а в корчме.
Молодой витязь нахмурился, не любил, когда лезут в душу.
— А вам не все ли равно? Добро, коль бы я с ходу начал в ваших делах ковыряться? Может вы тати, я ж не спрашиваю…
Друзья рассмеялись.
— Тати, говоришь? — весело переспросил Витим.
— Не кипятись! — спокойно сказал Ратибор. — Просто… Ни с того ни с сего человек так как ты поступать не станет. Значится, либо ты не такой как другие, либо что-то у тебя пошло не так, как хотел. Если первое, то для нас интерес. Хороших людей в мире не мало, а вот необычных — пойди поищи! Коль второе, значит какя-то все же беда у тебя. Малая, или большая — без разницы.
Если первое, то для нас интерес. Хороших людей в мире не мало, а вот необычных — пойди поищи! Коль второе, значит какя-то все же беда у тебя. Малая, или большая — без разницы. Мы о тебе весь день спорили, добрый витязь ко двору явился, али худой. Решили что добрый, потому как худой дал бы Владимиру выиграть.
— Извек бы за худого конячку не погубил! — подтвердил Витим. — Я его добре знаю.