— Стрибог. — глядя ему в глаза, подсказала она.
За теремом едва слышно скрипнул дощатый настил и паренек, еще не понимая что делает, отстранился и словно кошка извернулся, окинув рассеянным взором весь двор. К конюшне беззвучно метнулась неясная тень. Нервы у него и без того были натянуты до предела, разве что не пели как струны. Меч со звонким шипением выполз из ножен, налив руку уверенной силой, а звезды собрались в лужицы света на добром булате, отчетливо высветив черную надпись на лезвии. Дива горячо дышала почти в самое ухо, мешая прослушивать тьму. Микулка не просто слушал, всей кожей старался чувствовать воздух вокруг, остерегаясь предательски пущенной стрелы.
— Никак Владимир кого подослал… — едва слышно шепнул он. — Красно Солнышко.
— Зря на князя наговариваешь… — рыкнула полутьма из-за спины и паренек чуть не вскрикнул от неожиданности, Дива же едва чувств не лишилась, стала белее звездного света.
Он медленно повернул голову и шагах в трех позади разглядел знакомую лохматую морду с оскаленными клыками.
— Это не князь… — стараясь не взрыкивать, молвил верховный волхв. — Я-то чую. Волшбу чую, князю без меня не доступную. И не станет князь тебе козни строить, можешь расслабиться.
— С вами тут, кхе… расслабишься! — осипшим с перепугу голосом ответил Микулка. — А что за волшба?
— Хороший вопрос, но чтоб ответ сыскать, мне с тобой перемолвиться надо. Наедине.
— Нет уж! Диву я одну не оставлю, да и доверяю ей как себе. Говори, коль есть что сказать, а иначе пошто в ночную пору люд пугаешь?
— Откель ты меч взял? Токма не криви, ради Богов, скажи как есть, не то помочь ничем не смогу.
— Да сколько можно повторять? Говорил же, подобрал меня в Таврике старик, Заряном назвался. Жил один, в избе у Велик-Камня, учил меня хитрой манере биться кулаком и ногами, из лука стрелять учил, мечом владеть. Год я у него жил, выучился и биться, и резы разбирать, и в травах ведать. А потом печенеги… Ночью была сеча лютая, деда стрелами истыкали, меня посекли до полусмерти. Еле сдюжили. Но старик помер, до утра не дожил, а я с хворью справился. Перед смертью Зарян завещал мне меч, что в чулане хранился…
— Вррррешь… — зло рыкнул Белоян. — Сколько против вас печенегов было?
— Два десятка. Но мы поставили частокол и сруб, били стрелами из укрытия, а многие в овраге на колья напоролись.
— Колья? Да… Зарррян. И чем же вы бились?
— Старик своей шалапугой, я топором, а потом саблю у печенега отнял.
— Вррррешь… — волхв шагнул ближе, у Микулки сердце упало куда-то вниз и там застряло словно бечевой привязали. — Грамотно врешь, половину правды кажешь, но чую — не всю. Ладно, скажи мне две вещи. Кто вам помог отбиться и что Зарян про меч говорил.
Паренек не знал что ответить, что-то внутри мешало выказать правду, а гневить жуткого волхва было боязно. Он крепче стиснул рукоять меча и приготовился к бою.
— Не скажу!
— Дурррак… Для тебя же стараюсь!
И тут все решил Кладенец.
— Ему скажи! — уверенно молвил Голос.
— Ему скажи! — уверенно молвил Голос. — Это… свой.
Первый раз оскал Белояна действительно стал похож на улыбку.
— Прорезался голосок! — странно хохотнул он. — Давно бы вразумил отрока! Что за времена пошли, свой своего хоронится… Ладно, Микула, давай по людски поговорим. Меч твой советов дурных чай не давал? Вот и слушай его.
Дива крепче прижалась к Микулкиному плечу и он почувствовал себя намного увереннее, впустил булат в ножны и уже спокойнее сказал:
— Волки. Целая стая огромных волков вышла из леса и перерезала всех печенегов. Никого не осталось. Но Заряна они спасти не успели, я его уже мертвым нашел.
— А меч?
— Я чуть не помер, но в избе жила кикимора, она меня выходила, потом и про меч рассказала. Говорила, что в нем колдовская сила, но ничего толком не ведала.
— Среди волков был Белый? — сверкнув глазками спросил волхв.
— Да. Волкодлак. Он странный, говорит так, что едва слова разбираешь.
— Да… Значит ни старик, ни Белый, про меч ничего не сказали? Откель же ты ведаешь про души воинов?
— В темнице, куда меня рипейский колдун заточил, был витязь. Ну… Совсем древний, если не врет. Он сказал, что такой меч был у Кия, по приметам сошелся, вот я и решил, что это тот Кладенец.
— Ррррр… Сейчас чуть ли не каждую оглоблю Кладенцом кличут. Но твой настоящий, это верно. Хотя от этого все еще непонятнее.
— Что не понятно? Я поведал что знал!
— Эх… — устало сгорбился Белоян. — Понимаешь, меч такой должен быть только один. Его сковал человек, наделенный особой силой. И… погиб. Больше такие мечи ковать никому не дано.
— А что, — Микулка даже глаза от удивления выпучил, — есть еще?
— Я же тебе говорил, что колдовскую силу за версту чую. Тот, кто метнулся от терема, имел при себе точно такой же меч.
10.
Даже когда Дива отвела жениха в отведенную для них светлицу, он все не мог успокоится. Кто-то еще… Прямо тут, в Киеве, можно сказать под носом. А если верить волхву, то такого вообще быть не может. Кто этот незнакомец, случайно ли оказался рядом? Связан ли как-то с Заряном? И откуда Белоян столько всего знает, морда медвежья? Понятно, что мудрый волхв, но все же странно. Говорит так, словно всех лично знает… И скорее всего так и есть. Как ни мало было опыта у Микулки, а он уже начал примечать, что люди делятся на два сорта. Одни живут сами по себе, живут ярко, словно огонь в горне горит, эти знают друг друга, потому как их мало и все они на виду. Про таких поют песни, а женщины называют их именами своих детей. Другие живут как живется — работают, кормятся, спят, рожают детей и вообще на них род человеческий держится, но те, первые, водят их за собой, как козу на базар.