Несколько мгновений Симон жадно вглядывается в его черты и вдруг сильно прижимает к себе.
И младший сын слышит, как отец плачет — захлебываясь, навзрыд.
16. Великая осада
ноябрь 1217 — май 1218 года
Вместе с первым снегом прибыл в Тарб молодой граф Бигоррский. С Петрониллой встретился холоднее, чем расставался. Будто прогневала его чем-то, покуда не виделись, а чем — неведомо.
Потчевать свою светлость велел. Угощался долго и обильно. Все, кто были за столом, уж притомились жевать и откусывать, а сын Монфора ел себе да ел. Только не в коня корм: Гюи всегда много ел, но всё оставался таким же тощим.
Молчаливым он и прежде был, а вот лицо у него сделалось какое-то иное, почти незнакомое. Таким не помнит его Петронилла — суровым, мрачноватым.
Будто пламенем его опалило.
Поглядывала Петронилла на юного своего супруга, гадая: что такого могло с ним случиться за время их разлуки?
А ничего особенного с ее мужем не случилось. Просто Рожьер, брат графини, убил Гюи де Монфора. И сразу сделалась монфорову сыну противна эта рыжая Петронилла с бледными веснушками на вечно мокром носу.
Глядит на него чуть ли не жалобно. И снова будет плакать в постели.
Молодой граф в Бигорру с малым отрядом приехал, а уехать хотел с большим. Собирался склонить гасконских баронов поддержать его отца, Симона, и дать ему людей, лошадей, оружие и припасы, какие сыщутся.
Об этом и были все мысли монфорова младшего сына, а о родичах жены старался он и вовсе не думать.
Но несмотря на это, ночью пришел к Петронилле и исправно выполнил супружеский долг. Жена прильнула к нему под бок костлявенькой мышкой — с холодненькими пальчиками, с хлюпающим носиком. Всхлипнула тихонечко. Гюи машинально высморкал ей нос, как частенько делал с маленькими братьями.
— Ух, лягушка, — сказал он. И почти мгновенно заснул, вольготно раскинувшись на просторной кровати.
Петронилла безмолвно проплакала всю ночь и наутро встала с распухшим лицом.
Гюи заметил это, когда она помогала ему одеваться.
— Что это вас так разнесло, жена? — спросил он с подозрением. — Вы больны, а?
Она покачала головой, боясь разрыдаться и тем вызвать его гнев. Гюи затянул пояс и сказал догадливо:
— Что, опять ревели?
И когда она кивнула, спросил:
— На этот раз из-за чего? Обидел я вас?
Петронилла довольно долго молчала и вдруг, подняв глаза, проговорила:
— Муж, вы меня совсем не любите.
Гюи искренне удивился. Так удивился, что на кровать обратно шлепнулся и рот разинул, будто деревенщина на ярмарке.
Полюбопытствовал:
— А почему я должен вас любить?
— Но ведь я выдана за вас замуж…
Петронилла залилась багровой краской и замолчала. Гюи глядел на нее исподлобья. Под его взглядом она краснела все больше и больше.
— А если я… — прошептала Петронилла. — Если я вам… ребенка… то…
Гюи честно ответил:
— Скажите спасибо, жена, что я вас не придушил без лишних затей. Ваши братья — клятвопреступники. А Рожьер де Коминж убил моего дядю…
Петронилла присела на кровать рядом с мужем. Сложила руки на коленках, повертела пальчиками. Робко ткнулась лицом мужу в плечо. Не отодвинулся.
— Если вы меня ненавидите, — сказала Петронилла, — тогда почему же… ночью…
— Отец велел, — ответил Гюи просто.
* * *
Нынешняя зима была для Симона долгой и одинокой. И не упомнит, когда столько печали наваливалось на него разом.
Сперва отправил в Бигорру младшего сына: пусть наберет, сколько сможет, подкрепления у драчливых гасконских баронов. Не все же они на стороне еретиков драчливость свою тешат?
Вскоре после того уехала в Иль-де-Франс дама Алиса.
Кажется, впервые в жизни так между ними вышло, что не Симон ради похода оставляет Алису, а наоборот — она бросает супруга в одиночестве и отбывает в путь.
Алиса хотела просить для Симона помощи у короля Франции Филиппа-Августа. Настало время, сюзерен, выполнять обещание. Настало время.
Алиса де Монморанси была в кровном родстве с королем и потому полагала скоро склонить его к согласию.
Все так; да только непривычно это — чтобы Симон оставался, а Алиса уезжала…
Вместе с графиней уехал на север и епископ Фалькон.
И нависла над Нарбоннским замком мокрая, скучная южная зима. Сочилась влагой, томила бездействием и вовсе не спешила заканчиваться.
А дама Тулуза тоже затаилась за своими валами и палисадами. До самой почти весны не тревожила Нарбоннский замок вылазками, не щипала и не покусывала старого льва за желтые бока. Зимовала.
Симон подолгу просиживал у могилы брата — молился, грезил. Время будто застыло, перестав двигаться от истока к завершению.
Когда настал, наконец, Великий пост, Симон начал истово поститься и выстаивал мессу иные дни по два раза. Он почти ни с кем не разговаривал. Он тосковал по брату. Ему не хватало Алисы. Ему не хватало Фалькона.
* * *
В Тарбе Гюи пробыл полтора месяца. За такой срок заручился поддержкой четырех баронов и с их помощью увеличил отряд на пятьдесят человек. Но это было и все.
Дважды они с Петрониллой выезжали на охоту и один раз из этих двух едва не сломали себе шею на горных кручах.
На прощание Гюи поцеловал жену ласковее, чем предполагал. А та обвила его шею тонкими белыми руками. У локтей уже проступили веснушки, предвестники нескорой весны.