— Я, — ответил Гюи — очень спокойный.
— Хватит, — оборвал Симон. — Я не собираюсь оставлять Тулузе ее укрепления. Мне не нужен здесь мятеж.
— Будет, если вы не перестанете показывать ей свою ненависть.
— Плохо я понимаю, брат, о чем ведете вы речь.
— Понимаете. Вы распорядились отделить Нарбоннский замок от города дополнительным рвом.
— Распорядился, — охотно признал Симон. Он почитал себя в этом деле правым.
— Вы обещали стать для города добрым господином.
— Я и не отказываюсь, — рявкнул Симон, раздраженный. — Снесу стены, выкопаю ров — и сразу же сделаюсь добрым. Не выводите меня из терпения, брат.
Гюи бесстрашно глядел в его бешеные серые глаза.
И молчал.
Симон замолчал тоже. Наконец, он отвернулся и начал постукивать по стене пальцами.
— Я не могу уехать в Иль-де-Франс и оставить вас здесь почти беззащитными. Я думаю о своей семье!
И тут Гюи взорвался.
— Черт побери! — заорал он (Симон даже подскочил). — Проклятье, брат!.. Вы с первых шагов показываете этому городу, что ничуть не доверяете ему. Как же вы будете управлять Тулузой? Вы чувствуете себя здесь как в осаде!.. Это же ваш город! — Он схватил Симона за плечо. — Тулуза и без того сильно запугана. Вот увидите — она ударит вас в спину…
Симон долго не отвечал. Наконец сердито высвободился и буркнул:
— Для того и копаю ров, чтобы не дотянулась. Я ведь знаю, о чем думали эти сраные консулы, когда присягали мне на верность. Их от меня трясет. И от вас тоже, от всех нас… Они о своем Раймоне мечтают. Подумайте сами, как я оставлю замок, Алису, младших детей, если…
Гюи покачал головой и больше не сказал ни слова.
* * *
Так были снесены стены Тулузы и выкопан ров, отделивший Нарбоннский замок от города. Сенешалем сделал Симон верного человека, Жервэ де Шампиньи, доверив тому беречь город и замок.
И с успокоенным сердцем отправился на север — получать, как надлежит, завоеванные им земли в лен от короля Франции Филиппа-Августа.
* * *
На севере деревья другие. И небо более синее. В Тулузе оно будто выцвело от жары. И весна здесь более поздняя…
Из буйного цветения Симон вернулся в мокрый исход зимы.
Скрывая улыбку, ехал шагом. Мужланы вываливали на обочину дороги, глазели голодными после зимы глазами на графа Монфора — как шествует он во главе уставшей, забрызганной грязью свиты.
Встречали как святого. Им загодя растолковали это.
Многие, увлекаясь, валились на колени. Кричали:
— Благословен будь, победитель ереси!
В этих краях прошло детство Симона. Пустые по весне поля, деревянные дома без окон, плетеные изгороди, мартовский разлив грязи на дорогах.
Симон улыбался.
* * *
Филипп-Август принял его сердечно.
Покоритель Тулузы. Искоренитель ереси. Лучший друг Господа Бога.
Осыпанный дарами, увязший в почестях, обласканный королем, Симон принимал знаки королевской милости сдержанно, с молчаливым достоинством.
При огромном стечении самых знатных людей королевства передал Филипп-Август Монфору отвоеванные им у ереси земли. Даже на коленях не выглядел Симон умаленным. Понимал ли, что сделался вровень с владыками Европы? Ибо графы Тулузские всегда были нешуточными соперниками королям Иль-де-Франса…
И дивился король: как удается держать в узде эдакого зверя?..
Так ты хочешь Тулузу, мой Симон? Ты добыл ее себе. Ты завоевал ее своей доблестью, своей верностью, своим мечом, своей кровью. За шесть лет неустанных трудов ты воистину заслужил ее.
Во имя святой и неделимой Троицы, мы, Филипп, благословением Господа король Французский, в присутствии собравшихся сеньоров, передаем нашему вассалу Симону де Монфору как нашему истинно верному человеку, который принес нам клятву верности и присягнул нашей короне, права на феоды и земли, которые он отвоевал у еретиков и врагов Господа нашего Иисуса Христа в графстве Тулузском, герцогстве Нарбоннском, виконтствах Безьерском и Каркассонском, а также права на феоды, которые Раймон, будучи графом Тулузским, держал от нас. Дано в год 1216, апреля 10-го дня, в 37-й год нашего правления…
6. Черное знамя
июнь — август 1216 года
В Авиньон стекаются отряды. Рыцари рвутся умереть за отца, за сына, за Тулузу. Мятеж против Симона зреет, наливается соками, набирается града и громовых разрядов. Все гуще туча, готовая излиться новой войной.
И кипит душа у молодого Рамонета. Началось! Пресвятая Дева, началось!..
Вместе с рыцарями приносят ему свою жизнь и простолюдины — все смертельно серьезные, как оно обыкновенно с мужланами и происходит, доведись им взять в руки оружие.
И вот приходят в Авиньон десяток человек из Бокера и просят доставить их немедля к доброму графу Раймону. Завидев графа, они, как один, валятся на колени и начинают кричать:
— Наш граф вернулся! Слава Иисусу Христу! Господин наш вернулся!
И говорит им старый граф Раймон, прежде дав накричаться вволю:
— Друзья мои, встаньте, ибо время воздавать почести еще не настало. Скажите лучше, что заставило вас проделать всю эту дорогу из Бокера до Авиньона?
Вот какую весть принесли эти люди. Город Бокер готов первым сбросить с себя ярмо ненавистных франков и зовет для того к себе графа Раймона…
Прежде Бокер принадлежал Жанне Английской и был частью ее приданого, когда она сделалась — четвертой! — супругой графа Тулузы и родила ему Рамонета.