Симон верит. Симон верит каждому слову обвинения. Эти слова летят в него со всех сторон: о неверности Тулузы он получает известия почти непрерывно.
Рамонет-Раймончик, опьянев от удачи, бродит не скрываясь по землям Тулузского графства.
То один, то другой городишко, втихую давясь радостью, машет, приманивает его к себе, сулит людей, провизию, блядей, лошадей и вечную любовь.
Наконец, Симон засыпает. Усталость давит его, не дает вздохнуть, примостившись на груди тяжелой, как турнирный доспех, тушей.
* * *
Симон оставил в Ниме с гарнизоном Ламберта. Тот не противился — и сам хотел отоспаться, отъесться, отпиться. И все остальное — тоже.
Симон спешно уходил на Тулузу. Уходил так, будто ему предстояло там воевать, а не мирно зимовать в окружении друзей и родичей.
Прощаясь с Ламбертом, Симон не удержался — попрекнул:
— Сберегите для меня Ним, мессир, коли уж не смогли удержать Бокер.
Уязвленный, Ламберт покраснел и молвил сухо:
— Прощайте, мессир.
Симон отозвался:
— Да хранит вас Бог.
И вышел вон.
В низком проеме, где пришлось пригибать голову, казался граф Симон огромным, как боевой слон.
* * *
С отрядом в триста всадников помчался Симон в Тулузу — помчался что есть духу. На ходу ели, на скаку спали.
По дороге рассылал гонцов по всем вассалам и гарнизонам, во все замиренные города и замки. Точно сеятель семена в разрыхленную почву, бросал весть и с нею призыв. И ждал Симон, чтобы взошли от тех семян не колосья, а воины, одетые в железо.
Местом сбора назначался Монжискар, малый город верстах в пятнадцати от Тулузы.
Точно обманутый муж, повел себя Симон совсем некуртуазно — на то и франк. Наука веселого вежества велит на шалости супруги глаза закрывать; с милым же дружком ее и самому свести задушевную дружбу.
Симон иначе замыслил. Дружку дамы своей вознамерился рубаху на голову задрать, заветное место жгутом перетянуть и по драгоценным колокольцам — серпом, серпом!.. А красотку — для дальнейшей острастки — высечь пребольно.
Юный Рамонет и впрямь пел обольстительные песни почти под самым окном у дамы Тулузы. Город чуял близость родной крови. Трепетал, волновался.
Разъяренный Симон с большой армией нежданно явился в Монжискаре — по воздуху перенесся, не иначе!
Рамонет призадумался. Отступился. Затаился.
В Тулузе тоже успели счесть флажки монфорова воинства.
Сочтя же, сделали выводы.
Забеспокоились.
Сильно забеспокоились. А главное — по делу.
Уже показались вдали башни Нарбоннского замка, уже заблестела впереди, сверкая, лента Гаронны, когда навстречу Симону выступили лучшие граждане Тулузы, числом сорок один, во главе с вигуэром.
О том тотчас же донесли Симону.
— В задницу их, — молвил граф, не удручая коня повелением замедлить шаг.
Брат Симона Гюи заметил:
— Мессир, будьте осмотрительны. Примите их.
Симон повернул к младшему брату лицо, докрасна загорелое, обрамленное хауберком — будто сросшееся с железной этой скорлупой. По резким морщинам, прочертившим лоб, растеклись капли пота. Правая рука Симона вдруг слегка задрожала. Он разжал пальцы, которыми стискивал поводья.
— Вам следует поговорить с ними, — повторил Гюи.
Симон разлепил наконец губы.
— Хорошо.
Медленно отведя назад руку, пальцем приманил к себе оруженосца — пусть приблизится.
Медленно отведя назад руку, пальцем приманил к себе оруженосца — пусть приблизится.
— Идите скажите этим ублюдкам: Симон, граф Тулузский, выслушает их.
И вот Симон восседает на своем широкогрудом коне — огромный, сумрачный — а лучшие граждане Тулузы, плавая в поту, предстают перед ним. Морда симоновой лошади утыкается в грудь вигуэра.
Вигуэр начинает дозволенные речи.
— Мессен граф! Всецело преданная вам Тулуза выслала нас, избранных своих представителей, дабы мы, выражая пред вашим лицом всю ту неслыханную радость, которая, обуревая нас при известии о благополучном возвращении того, кто…
Даже симонова брата — уж на что терпеливый — и то жгутом скрутило.
А Симон — скала; недвижим под липким потоком.
Лучшие граждане тем временем бросают то влево, то вправо опасливые взгляды. Их беспокоит мрачность исхудавших франкских лиц и великое количество оружия. И эти тревожащие приметы видят они повсюду вокруг себя.
Вигуэр продолжает точить мед.
Симона извещают о счастии, которое охватило Тулузу при первом же слухе о приближении нового графа.
Симону выражают всеобщую любовь и преданность.
Симон непременно должен узнать о том, что Тулуза готовит ему праздничную встречу, как положено, с шествием, цветами и колокольным перезвоном…
— С перезвоном? — вдруг оживает Симон. — Готовит? Звонаря, что ли, за неусердие высекли?
Сбитый с толку, вигуэр замолкает и отвешивает изящный поклон. А Симон вновь погружается в каменное молчание.
Гюи, его брат, потихоньку подбирается ближе — удержать за руку, когда граф вигуэра начнет на куски рубить.
Вынырнув из поклона, вигуэр продолжает плести искусные словеса. Целый ковер на глазах у франкского воинства выткал. Итак, преданная Монфору Тулуза преисполнена глубочайшего изумления, видя своего господина идущим на нее чуть не войной. Разве не обменялись они клятвами, наподобие брачных, в присутствии прелатов, лучших людей города, благороднейших из рыцарей Иль-де-Франса, а также Господа Бога? И вот эта великолепная, эта смертоносная армия, мессен, — о!.. Разве не у себя дома вы, мессен? Да — вы возвратились к себе домой! В свои владе…