Наконец Гюи, брат Симона, сказал:
— Будто вы сами, мессир, ответа не знаете. Тринадцать седмиц мы стоим под стенами Бокера и всякий день боимся не увидеть наутро знамени на донжоне. Нужно снимать осаду и возвращаться в Тулузу. Иначе потеряем и Ламберта, и вашу столицу…
— Хорошо, — сказал Симон.
* * *
Устроить переговоры для Симона взялся Драгонет с Драконьей Горки. Явился по зову, полученному через своего младшего брата Понса (Монфор действительно отпустил того в Бокер, как и обещал).
Был этот Драгонет невзрачный, малого роста хромец, в улыбке двух передних зубов не хватает. Но Симон знал ему цену: боец этот Драгонет очень хороший. За то и был Дракончиком прозван.
Завидев Симона, склонился перед ним Гийом-Драгонет и от души поблагодарил за младшего брата: что не повесили, не разрезали на куски, не содрали кожу и так далее.
Симон выслушал, невесело усмехаясь. Спросил невпопад:
— А что, пленные, каких Рамонет ваш взял, — они уже все мертвы?
— Да, мессен, — отвечал Драгонет. — К счастью.
Симон угостил Драгонета в своей палатке вином и фруктами, не слишком, впрочем, того удивив: в Бокере припасов доставало. За неторопливой беседой подобрались и к тому, ради чего встретились: к условиям перемирия. Драгонет, всегда многословный и суетливый (и сейчас весь извелся, все вещи в симоновой палатке перетрогал), сделался вдруг в речениях кратким.
Видать, то передавал, что было от других наказано.
Сеньор де Монфор снимет осаду и уйдет от Бокера, не требуя этих земель и забрав все войска. В таком случае гарнизон, запертый в цитадели, будет пропущен через город и сможет воссоединиться с сеньором де Монфором.
Симон сказал, что условия ему подходят. Предложил место встречи: равнину перед Винными воротами.
Драгонет перекосил лицо.
— Там до сих пор воняет, мессен. Нельзя ли…
— Зато это открытое место, — перебил Симон. — Почти невозможно устроить засаду.
Драгонет спросил зачем-то:
— Почему «почти»?
— Потому что, по милости Господней, невозможного не бывает.
— Аминь, — торжественно заключил Драгонет и встал. — Я рад, мессен, что мы с вами завершаем это дело миром.
Симон оделил его сердитым взглядом и ничего не ответил.
* * *
На следующий день Рамонет предстал перед своим смертельным врагом. Юный сын Раймона стоял на поле, бывшем недавно полем битвы, слегка подергивая тонкими ноздрями: не все трупы были похоронены. Откуда-то из оврага доносился запах разлагающейся плоти.
Рамонет ждал, поигрывая тонкими перчатками. Длинные темные волосы свились в локоны у висков и на затылке. Ветерок теребил светлые рукава его камизота.
И вот разом поднялись над полем вороны, невидимые в овраге, и заполонили воздух черными перьями и шумным карканьем.
Предшествуемый воронами, шел Симон де Монфор.
Остановился в трех шагах, не спеша здороваться.
Старый Симон, провонявший дымом и потом, в тяжелых доспехах, седой, был шире Рамонета почти вдвое, хотя едва ли превосходил ростом: Раймоны были высоки и стройны.
Видя, что граф Симон стоит как столб, Рамонет чуть улыбнулся и поклонился ему с подчеркнутой учтивостью.
— Приветствую вас, мессен граф де Монфор.
Симон ответил:
— Примите ответное приветствие, мессир.
И замолчал, тяжко глядя Рамонету в лицо.
Не смущаясь нимало некуртуазным обхождением франка, Рамонет заметил:
— Мне сказывали, что ваши люди в цитадели испытывают трудности.
И махнул перчатками в сторону черного знамени.
— Да, — сказал Симон.
Рамонет обласкал старого льва лучистым взором.
— Город мой, а люди ваши, — сказал он. И хлопнул перчатками по ладони. — Вы хотели забрать своих людей из моего города. Я правильно вас понял? Или этот Драгонет опять что-то перепутал?
— Вы поняли правильно.
Симон неподвижен. Ни вонь, ни жара ему будто нипочем. И с Рамонетом разговаривает, едва скрывая раздражение. Слова сквозь зубы цедит.
Рамонета симонова злоба только забавляет. Чем злее Симон, тем веселее сыну Раймона Тулузского.
И совсем уж лучезарно говорит Рамонет графу Симону:
— Что ж, все это можно устроить. — Небрежно, будто о пустяке. — Вы получаете… то, что осталось от ваших людей, и немедленно уходите с моей земли.
И еще раз улыбнулся Симону. Подождал. Симон хранил молчание. Рамонет медленно поднес перчатки к лицу, чтобы скрыть зевоту.
— Хорошо, — бесстрастно вымолвил Симон.
Рамонет медленно поднес перчатки к лицу, чтобы скрыть зевоту.
— Хорошо, — бесстрастно вымолвил Симон. — Назначьте время.
— Завтра на рассвете.
Симон поднял глаза к донжону. Еще половина дня и одна ночь.
— Хорошо, — повторил он ровным тоном.
— Благодарю вас, мессен, — сказал Рамонет, изящно кланяясь. — А мне говорили, будто франки неуступчивы.
— А вы повесьте тех, кто вам это говорил, — посоветовал Симон. И не прощаясь пошел прочь, обратив к Рамонету широкую прямую спину.
* * *
Ламберт де Лимуа и с ним пять дюжин человек — все, кого удалось сберечь за три месяца осады — покидают Бокерскую цитадель.
Город смотрит, как идут побежденные — отощавшие, с запавшими глазами, с иссохшими, полными вшей волосами. Оружие тяготит их, гнет к земле. Телегу с наваленным на нее скарбом тащат пятеро солдат. Сбоку от телеги шагает капеллан, щуплый, будто мышка.