Выкатив глаза, Дежан испускает страшный рев.
— Мессен! — орет он, извиваясь и дергаясь в удерживающих руках арагонских солдат. — Граф!.. Господин!.. Слава Создателю!.. Раймон!.. Вы вернулись!..
Раймон, смеясь, поднимается ему навстречу.
— Оставьте его, — говорит он арагонцам. — Отпустите. Это Дежан.
Мокрый, голый, вспотевший, Дежан, тряся жирком, бросается к Раймону. Он валится в ноги своему графу, цепляется руками за его одежду, целует его колени.
— Господь услышал! Так долго!.. Мессен, это вы!.. Тулуза! Мы ждали… Скажите только слово…
— Дежан, друг мой, встаньте, — мягко произносит Раймон.
Дежан задирает голову, с обожанием глядит на графа.
— О мессен, скажите только слово, и все эти сраные франки… все они будут…
Молодой граф Фуа снимает с себя плащ, бережно кутает голые плечи Дежана. Гостя усаживают возле костра, рядом с Раймоном, подносят вина. Дежан заливается слезами и не может больше вымолвить ни слова.
И граф Раймон говорит — уверенно и звонко:
— Бог за нас! Я возьму Тулузу.
* * *
Ночью Раймон отходит подальше от берега Гаронны и скрывается в перелеске. Тулуза — вот она, протягивай руку и бери, да только как перебраться за реку? Пока Раймон Тулузский безмятежно шутит об этом с Дежаном, Рожьер де Коминж тихо переговаривается с молодым Фуа.
Оба моста через Гаронну надежно охраняются франками. Пройти в город по мостам — значит прорываться с боем.
— Брод, — говорит Рожьер. — Тот, у мельниц Базакля.
Молодому Фуа тоже не нравится мысль затевать с франками битву на узких мостах.
— Под носом у франков, брат? — спрашивает он Рожьера.
Тот пожимает плечами.
— Другого поблизости нет…
* * *
Перед самым рассветом армия Раймона отходит от Сен-Сиприена и продвигается вверх по течению Гаронны, все время оставаясь скрытой за деревьями.
Впереди слышен настойчивый шум воды. Еще немного — и покажутся мельницы.
Тулуза остается за спиной. Всадники один за другим выступают между стволов. Белые клубы тумана вьются под ногами лошадей, как призраки.
Река, мельница, кони — все тонет в густом тумане. Роща, покрытая золотой листвой, стоит странно безмолвная. Ни дуновения, ни шепотка. Все замерло в ожидании рассвета.
Роща, покрытая золотой листвой, стоит странно безмолвная. Ни дуновения, ни шепотка. Все замерло в ожидании рассвета. Отяжелевшая от росы паутина, порванная, покинутая пауком, неподвижно свисает с ветки — будто никогда не касалось ее ничье дыхание. Влажные листья не шуршат под копытами.
Отряд передвигается в тумане, будто плывет, не касаясь земли. Дикая охота, шествие мертвецов.
У плотины передовые останавливаются, ждут отставших. На берегу туман плотнее, кони утопают по грудь.
Рожьер поворачивается в седле, машет рукой. Призрачные всадники один за другим начинают переходить реку. Волны тихо поплескивают под ногами лошадей. Внизу шумит падающая вода.
Идут без спешки, но и не мешкая. Солнце вот-вот поднимется над кронами деревьев и разгонит спасительный туман.
Отряд идет теперь по правому, «тулузскому», берегу Гаронны. Назад, к городу. К Саленским воротам.
В Нарбоннском замке тихо. Переправу не обнаружили.
* * *
Вырвавшись из ночного плена, солнце выходит в небо во всем своем жаре и великолепии и заливает оба берега Гаронны щедрым потоком золота. И в ответ ему благодарно вспыхивает на знамени Раймона золотой тулузский крест.
Пора!
Раймон взмахивает мечом и тотчас слышит за своей спиной громкий крик:
— Раймон! Раймон! Тулуза!
Сперва медленно, а после все быстрей несется конница к Саленским воротам — в город, будто на встречу с давно и нетерпеливо ожидающей невестой.
Тонкой, стремительной змейкой начинающегося пожара мчится по Тулузе весть. Раймон вернулся. Во главе большой армии он вошел в город через Саленские ворота. Он подошел со стороны Базакля. Он явился отомстить франкам за позор, за грабеж и унижения.
И город вспыхнул страхом и восторгом, будто подожженный сразу со всех сторон. Навстречу армии Раймона, к Саленским воротам, бегут люди.
— Раймон! Тулуза! Тулуза!..
На ступенях собора Сен-Сернен вьется безумец, живущий подаянием.
— Иисус Христос с нами! Услышал, услышал! Утренняя звезда с нами! Гром, гром! Скатилась с неба! Скатилась! Горит, горит! Ярко горит! Наш господин! Вернулся, вернулся! Иисус услышал! Звезда услышала! Раймон! Раймон! Раймон! Раймон!
И многие, шалея от радости, хватали ножи и колья и так выбегали на улицу.
Тулуза беснуется.
Мало кого удивило бы, вырастай по цветку везде, где ступала нога раймоновой лошади.
Горожане целуются на улицах. Падают на колени и прикладываются к мостовой, там, где прошли арагонские конники. Хохочут и обнимаются до хруста в костях. К Раймону тянутся трепещущие руки, норовят уцепить его стремя, коснуться одежды, сапог, бока его лошади — точно к святыне льнут.
А Раймон счастливо улыбается своей Тулузе.
И кипит вокруг восторг, как варево в котле.
Спесивец проталкивается сквозь толпу, врываясь на улицу перед графом Раймоном. Не глядя ни на арагонских солдат, ни на добровольцев из Фуа — прямо в лицо Раймону! — кричит Спесивец:
— Смотри, наш добрый господин!
В руках Спесивца бессильно обвисает франк — много таких убил нынче утром в Тулузе Спесивец. Одежда с пленного почти вся сорвана, тело покрыто кровью и синяками. Светлые волосы в грязи. А еще бы им не быть в грязи, если Спесивец франка, когда упал, по лицу ногами бил. Не человек уже — кусок мяса.