Вопили наваррцы.
Ликовали тулузцы.
Смеялись братья Петрониллы — оба потные, окровавленные, в пыли и копоти.
А на баржах молчали, онемев от ужаса.
На несколько мгновений мир остался без Симона де Монфора, и вдруг стало ясно, как много места занимал этот человек.
Затем почти все на последней барже разом кинулись к тому борту, где сгинул Симон. Баржа опасно накренилась. С проклятиями корабельщики принялись отгонять рыцарей, чтобы те не опрокинули судно. Наконец у борта остались всего несколько человек и среди них — тот злющий копейщик, который у Базьежа не побоялся обвинить Симона в трусости.
Сейчас он свесился за борт, высматривая что-то в воде. Ему показалось…
Корабельщики налегли на шесты.
Солдат поднял голову и заорал на провансальском наречии:
— Мать вашу, стойте!..
— Нас тут перестреляют! — крикнули ему в ответ. — Утопят вместе с твоим Монфором!
И снова оттолкнулись шестами. Баржа шевельнулась и пошла.
Солдат вскочил, сбив корабельщика с ног, и выхватил у него багор. Замахнулся на лежащего, чтоб не помешал, и опять навис над бортом.
Что-то темное медленно копошилось в глубине. Солдат подцепил багром и…
Темное пошло наверх удивительно легко. Всплеск — и показалось запрокинутое лицо с раскрытыми глазами, по которым текла вода.
Солдат бросил багор под ноги и подхватил Симона за подмышки. Полуобернувшись, крикнул:
— Да помогите же!..
Едва Симон поднялся из воды, как тотчас же стал очень тяжелым. Его с трудом втащили на баржу и брякнули.
Симону удалось высвободиться из стремян. Конь пошел ко дну, увлекаемый доспехом.
Несколько стрел вонзились в борт баржи.
— Берегите корабельщиков! — закричал кто-то из франков. — Отходите же! Отходите!..
Баржа вышла на стремнину.
Солдат ловко разрезал ножом ремни на симоновом доспехе, содрал и отбросил кирасу, перевернул графа вниз лицом и выдавил из него воду.
Симон ожил: начал кашлять и плеваться. Солдат засмеялся, упираясь локтями в широкую графскую спину. Симон выругался и велел отпустить.
Солдат снял локти, помог Симону сесть. Симон обтер лицо ладонями и тут только увидел, кто вытащил его из воды.
— Чума на тебя, дерзец, — сказал граф Монфор. — Как тебя зовут?
— Альом из Фанжу.
Симон глядел на этого Альома, усмехаясь, и лязгал зубами от холода. Потом сказал:
— Что стоишь? Сними с меня кольчугу.
Баржа ткнулась в берег. К ней уже бежал симонов брат Гюи. Симон трясся, не в силах унять дрожь, в одной рубахе, насквозь мокрой.
— А, брат, — молвил он, завидев Гюи, — скучали вы без меня?
И потянул рубаху через голову, представ перед воинством совершенно голым.
У кого-то, как это обыкновенно водится, сыскалась фляга с вином. Вынырнув из рубахи, Симон выпил, обтер губы и после этого позволил брату закутать себя в теплый плащ.
Альом из Фанжу поглядывал на него издалека. Но Симон еще не успел его забыть — подозвал, кивнув через плечо.
— Останься со мной, — велел он. И добавил с непонятной ухмылкой: — А то мне без тебя страшно.
* * *
И снова Симон в Нарбоннском замке и с ним его бароны и его родичи, все злые. Симон, после падения в октябрьскую Гаронну осипший, кашляет через слово, он грозит и обещает.
Новости неутешительны.
— Граф Фуа стал таким храбрым, потому что получил большое подкрепление.
— От кого? — хрипит Симон.
— Пришел Рыжий Кочет и с ним бешеные наваррцы. Без них ни Рожьер, ни молодой Фуа не посмели бы напасть на Сен-Сиприен.
— Клятвопреступники, — с отвращением говорит Симон визгливым шепотом.
— Бог покарает их, — спокойно и уверенно отзывается епископ Фалькон. — Кардинал Бертран разослал свои письма и готовит церковное отлучение Тулузы. Никому не под силу бороться с Господом, хотя, по человечьим меркам, возмездие может запоздать.
У Симона жар, он с трудом сидит на неудобном кресле без спинки. Но — сидит. И так же прямо, как всегда.
Он смотрит в окно, на дерзкую Тулузу, словно умытую ясным осенним ветром, и клянется сиплым голосом, то и дело срываясь на рычащий хрип:
— Через пять дней я встану на ноги, и мы попробуем еще раз.
Он заходится кашлем и запивает свою слабость вином. И добавляет, почти совсем неслышно:
— Не может быть, чтобы счастье оставило меня навсегда.
* * *
Не теряя времени, Тулуза продолжала наращивать стены, укреплять земляные валы деревянной обшивкой и палисадом. Рвы перед валами становились все глубже. Кое-где натыкали заостренных кольев. Работали под прикрытием катапульт, смеясь над бессилием франков помешать.
Перед воротами Монтолье за то короткое время, что Симон был болен, воздвигли дополнительный земляной вал и назвали его, как и в Бокере, Редорт. То ли по лености сочинять новое имя, то ли в намек и напоминание. Под защитой этого Редорта заделывали бреши у самих ворот.
В те же дни выкатили большую катапульту к другим воротам — Саленским. Начали обстреливать Нарбоннский замок.
Поначалу, казалось, ничего страшного, мушиные укусы.
Поначалу, казалось, ничего страшного, мушиные укусы. Но вот со стороны римской башни, где были самые старые стены, вдруг осыпалось несколько камней.
* * *
Холодным рассветом — октябрь уже заканчивался — Симон неожиданно напал на Саленские ворота. С ним был небольшой отряд. Франки успели поджечь катапульту и перебить прислугу.