— У! — сказал вдруг мужлан.
Одним прыжком Одар очутился возле прочих кавалеров и, отирая лицо, промолвил:
— Уйдемте отсюда поскорее. Признаться, отродясь не испытывал я такого позорного страха.
Эн Гастон вошел в речку последним. Он все оборачивался и повторял:
— Это был мой человек, мой человек…
— Вот глупая история! — воскликнул Югэт де Бо, оказавшись на другом берегу. Отсюда и деревья, и темная, бесформенная туша мужлана, и пятно убитого на светлом бережку — все выглядело далеким, безразличным. Мужлан между тем выбрался к самой воде. Он шел, низко пригибаясь и горбя спину; затем встряхнулся и выпрямился. Одару почудилось, будто лохмач снова глядит ему прямо в глаза. Желая избавиться от наваждения, сказал Одар де Батц:
— Поспешим к нашим дамам! Сдается мне, они успели без нас соскучиться.
И все четверо беспечно зашагали прочь от реки.
Роллет мечтал о нежной Беатрисе. Эта домна, юная и пышная, как свежий хлеб, была, к тому же, умна и умела поддержать беседу, затевая самые удивительные споры. И представлялось Роллету, как сидит она в цветочном замке, надувая губы и отколупывая пальчиком кусочки от сладкого хлебца. И уж наверное домна Беатриса времени не теряла — клевала его, клевала да весь и съела. И теперь на пухлых ее губах крошки и привкус изюма, поцелуешь такую домну — и сыт на целую неделю.
— Мой человек! — повторил эн Гастон уже в который раз. — Чума на этих мужланов!
— Будет вам, — недовольно проговорил Югэт де Бо. — Всю забаву испорить норовите.
— Если б вашего мужлана заел дикий зверь… — начал эн Гастон запальчиво.
Югэт де Бо остановился.
— Тогда что? — спросил он насмешливо. — Что бы случилось?
— Ничего! Вы бы этого так не оставили!
— В моих владениях, хвала Создателю… — заговорил было Югэт де Бо и вдруг замер. — Боже! — воскликнул он. — Наши дамы!
Действительно среди деревьев замелькали цветные платья, а вскоре донеслись и голоса:
— Мессены! Мессены! Эн Гастон! Эн Югэт!
И прямо в объятия кавалеров влетели Беатриса и Файель, а третьей дамы, Виерны, с ними не было.
Рыцари окружили их, стали ласкать и успокаивать. Горячие круглые плечи дам так и прыгали под утешающими ладонями, словно пойманные птички. Обе они были белы, волосы их растрепались, одежда пооборвалась и была облита темно-красным, густым — как будто в них плеснули из чана сиропом.
Дамы ничего не могли объяснить, лишь немо раскрывали рты, откуда вылетали сдавленное рыдание, и писк, и икота.
— Они обезумели от ужаса, — сказал Югэт де Бо. — Бедняжки! О, бедная Файель!
— Это ведь кровь, — заметил Гастон. — Кровь у них на одежде. Где Виерна? Что случилось?
А Одар де Батц позеленел и затрясся всем телом, словно перепугался вдруг еще больше, нежели дамы. Зубы у него громко застучали, и он поскорее отбежал в сторону, не желая опозориться. Однако никто не стал бы упрекать его, ибо страх — это одно, а низкий поступок — совсем другое; низких же поступков Одар де Батц не совершал никогда, оставаясь чистым с отроческих лет и до последнего вздоха.
С трудом уговорили дам снять выпачканную одежду, заменив ее рыцарскими плащами. После этого домна Файель разрыдалась и плакала долго, с облегчением. А домна Беатриса попросила дать ей вина из бутыли, перевела дух и рассказала наконец о случившемся.
Сидели они, как было условлено, в замке из цветов и ожидали начала веселого штурма, а покамест разговаривали о кавалерах, о нарядах, загадывали цветы и платили проигрыш песнями — словом, от скуки развлекались. Затем услышали осторожные, тихие шаги вокруг цветочных стен и затаились, поскольку решили, будто это рыцари отыскали их отрадное убежище и высматривают слабые места. До слуха доносилось дыхание, низкое, с легкими хрипами, как будто поблизости находился некто страдающий кашлем или удушьем. Но вот эти хрипы сделались громче и наконец превратились в горловое рычание.
— Наверное, пастух, — предположила дама Виерна. — Забрел сюда со своими козами и собаками и недоумевает.
— Надо прогнать его, — решила дама Файель. — Эти козы могут испортить нам всю забаву.
Не успела она проговорить эти слова, как кто-то снаружи потянул за цветочную гирлянду. Дамы сердито закричали, желая прогнать докучливую скотину. Они ожидали увидеть в открывшемся просвете наглую козью морду, но вместо того перед ними появилась черная лапа с когтями и сразу вслед за тем — длинная косматая голова.
— У него острые уши и узкие глаза, — рассказывала Беатриса. — А нос почти как у человека, только темный. И взгляд… умный. Он понимал, кто мы. Он что-то такое знал. Звери так не смотрят.
Беатриса глубоко вздохнула и опустила веки.
— Спать хочу, — шепнула она.
И действительно тотчас погрузилась в сон — или забытье? — но очень ненадолго и вскоре, слабо вскрикнув, пробудилась. А пробудившись, увидела, что лежит на коленях у Роллета.
— Зверь сморщил нос, как недовольный барин, а потом вдруг метнулся и схватил Виерну. Мы поначалу ничего не поняли — нас облило горячим, и мы побежали, — так закончила свой рассказ Беатриса.
Кавалеры и дамы отправились обратно к реке. Шесты с венками побросали и разговоров до самого берега больше не вели. Спустились, по безмолвному уговору, в стороне от того места, где нашли растерзанного — незачем бедных дам лишний раз тревожить. А возле переправы опять увидели лохматого мужлана — ходил вперевалку и, что-то мыча, обирал сухую траву с каменного Христа.